Семен Бытовой - Обратные адреса

- Это для Тани и Лели! - сказал Никанор Иванович.

А вот с едой поджимало. Три плитки шоколада, оказавшиеся в полевой сумке мотоциклиста, конечно, не в счет. Их оставили как НЗ.

Несколько дней жили на подножном корму - собирали лесные ягоды, грибы, орехи, хотя они были еще не созревшие, но, испеченные в золе, вполне съедобны. Вскоре нам повезло. Удалось подбить на шоссе автобус, в котором ехали немецкие связисты. В этой операции, пусть вас не удивит, отличился Витя Прокопович. Он тоже был с нами в засаде и первой же очередью снял с баранки шофера.

Около трех недель пробивались мы лесами к родным местам, однако близко к нашему городу не подходили. Обосновались в густой чащобе в тридцати километрах от него. Нам удалось совершить за это время несколько боевых операций на шоссейной дороге. Охота за отставшими гитлеровцами себя оправдала, мы подстерегали их в засадах, и каждый раз успешно.

Вскоре все наши юные мстители уже имели по немецкому автомату. Пополнился отряд и новыми, опытными бойцами. К нам присоединились отбившиеся от своих подразделений пятеро красноармейцев и командир взвода с двумя кубиками в петличках. Правда, он был легко ранен в ногу. Звали его Андрей Долгих, был он среднего роста, приземистый, несколько угловатый, но до дерзости смелый и решительный.

Хорошо показали себя и красноармейцы, словом, наше пополнение вселило в нас, юных мстителей, еще большую уверенность, и мы стали действовать смелее.

Но с продовольствием было худо, и Никанор Иванович отправил меня и Митю Бурьяна в одно из близлежащих сел в десяти - пятнадцати километрах от лагеря. Мы скрытно добрались до крайней хаты, постучались, к нам вышла старая женщина:

- Кто вы, сынки, будете?

Мы сказали, что свои, и она пустила нас в хату.

- Скажите, бабуся, немцы были у вас? - спросил я полушепотом.

- Были, сынки, были. Поозоровали полдня, всех курей переловили, потом согнали селян коло конюшни, объявили Никифора Тушкана старостой и с курями укатили.

- А кто он, Никифор Тушкан? - спросил Митя.

- Тутошний. Прежде за ним ничего худого не примечали.

- Почему же именно его, Тушкана, назначили старостой? - допытывался Митя.

- А я не ведаю, сынки. Однако народ считает - нехай лучше свой человек над нами старостой, нежели пришлый.

Я попросил ее показать хату Тушкана, и она повела нас на другой конец села, где стоял большой пятистенный дом с резными наличниками и под железной крышей.

Никифор Тушкан - рослый, здоровенный, с небольшой рыжеватой бородкой - принял нас хорошо, но предупредил, чтобы мы долго здесь не задерживались, потому что с часу на час должны приехать служащие из полицейской управы.

Конечно, мы не сказали старосте ничего лишнего, хотя, судя по всему, этому человеку и можно было доверять - ведь не по своей воле, как он сказал, согласился идти в старосты, но мы, повторяю, были с ним осторожны.

Он, видимо, догадывался, кто мы, потому что, когда стали прощаться, Никифор набил торбу хлебом, салом, отсыпал в кулечек соли и вдобавок дал две пачки махорки и коробок спичек.

- Заглядывайте, - сказал он, провожая нас. - Ежели в чем будет нужда, завсегда поможем.

Я и теперь думаю, что не было вины Никифора Тушкана в нашем с Митей Бурьяном провале. Он, Тушкан, возможно, и не знал, когда мы снова шли к нему за продуктами, что у деревни встретим Петьку Потеева.

Признаться, мы вначале даже обрадовались этой встрече, ведь от Петьки узнали, что произошло за это время в нашем городе. Потеев рассказал: большинство жителей эвакуировалось еще до прихода оккупантов, постоянного гарнизона там нет, но время от времени туда наведываются из фельдкомендатуры. И еще узнали мы от него, что бургомистром в городе Густав Карлович Губбер, служивший до войны агентом по страхованию, помнится, говорили, что он из обрусевших немцев.

- Ну, а ты, Петя, почему не ушел, остался под оккупантами? - спросил Митя. - И родители твои тут?

- Тут, - выдавил из себя Потеев. - Хотели уйти, да не успели. Мать приболела, не кинешь ведь ее одну...

- И ты не боишься немцев? - спросил Митя.

- А с меня какой спрос... - И, переступив с ноги на ногу, спросил: Ребята, а нельзя и мне к вам?

- Это куда? - встрепенулся Митя.

- Да к вам, в партизаны...

- А мы никакие не партизаны.

- Не доверяете? - обиделся Петька.

- Новое дело... Своим не доверять... - в свою очередь с деланной обидой произнес Митя. - Давай лучше договоримся о встрече.

- Лады, - согласился Петька. - Когда встретимся?

- Послезавтра в это же время на этом же месте...

- Лады, - опять буркнул Петька.

Он не успел проводить нас до опушки леса, как мы попали в засаду. Отстреливаться не было никакой возможности, потому что полицаи выросли перед нами неожиданно, сбили с ног и прижали к земле. Чтобы не навлечь подозрения на Потеева, они и его скрутили и всех троих повели со связанными за спиной руками.

А повели нас не в сторону нашего города, а в противоположную, как вскоре оказалось, в совхозный поселок, где обосновалась немецкая фельдкомендатура.

Потеева тут же освободили (посчитали, видимо, что теперь ему таиться нет надобности), а меня с Митей доставили к фельдкомиссару Шульцу.

Не буду рассказывать, какие пришлось перенести пытки, - это теперь описано в сотнях книг. Скажу только: когда меня, искалеченного, ночью втолкнули в скотный сарай, где лежали на соломе трое военнопленных, я уже не чувствовал ни рук, ни ног. И первое, о чем я подумал: что с Митей? Неужели его еще пытают! Или они замучили его? Хоть бы мельком увидеть его, перед тем как нас поведут на расстрел! Хоть бы без слов, одним только взглядом попрощаться с ним! И еще одна мысль сверлила мне мозг: что о нас подумает Никанор Иванович? Ведь, провожая нас, он предупреждал, чтобы мы были осторожны и осмотрительны, не слишком доверялись Никифору Тушкану.

С трудом пересиливая боль, я не сразу заметил, что кто-то в темном углу скотного сарая вроде ворошит солому, вроде роет слежавшийся навоз. Пошуршит, пороет - и притихнет. Потом отползет к стене, уступит место другому. Этот то же самое: пороет, пошуршит - и притихнет. Через какое-то время его сменяет третий...

Не успел я подумать, что бы это означало, как почувствовал, что меня толкают в бок. Попробовал поднять голову - не могу. Вдруг в ухо мне шепчут:

- Давай, браток, порой и ты, побежим вместе!

И кто-то, сильной рукой подхватив меня под мышки, тащит в угол сарая.

Так, лежа на животе, принимаюсь рыть лаз. Он уже довольно глубок, но еще мал, чтобы можно было пролезть под стену. И я пальцами обеих рук рою, отбрасываю сырые, пропахшие коровьим навозом комья.

- Хватит, браток, - опять раздается шепот. - Полежи, отдохни!

На счастье, в эту ночь разразилась гроза. Сухие трескучие удары грома раскололи ночную тьму, и по крыше застучали дождевые капли. Но это было только начало. Минут через десять загрохотало с такой силой, что, казалось, качнулась земля. Хлынул ливень. Потоки воды били по крыше, протекали через щели в сарай, и вокруг нас образовалась лужа. Часового снаружи не было. Ворота заперты на большой висячий замок. Должно быть, немцы были уверены, что забитые почти насмерть русские едва дотянут до утра, так что опасаться побега нечего, и не выставили охраны.