Николай Гарин-Михайловский - Рассказы

Я думал раньше об этой разлуке его с Бертой. Зная, что и мне он симпатизировал, думал весь день провести с ним. Но теперь я как-то чувствовал, что никто ему не нужен.

Только в пожатии его руки, когда я уходил на почту за письмом матери, я как будто почувствовал какое-то движение души его.

Я шел и думал: «Он все-таки любил Берту».

Доктор Бортова открыл мне тайну: Берта и виновница его болезни. Болезнь, от которой он упорно не хочет лечиться. Сам запустил…

Во всяком случае, это его дело. Что до меня, я всей душой полюбил и уважал этого талантливого, прекрасного со всеми его странностями человека.

Я шел и мечтал: я женюсь на Клотильде, мы будем жить возле него или он у нас будет жить, и мы отогреем его.

Мечтая так, я опять уже чувствовал и радость жизни и радость предстоящего свидания с Клотильдой.

Уже скоро…

На почту я шел за письмом матери, а получил какой-то конверт с незнакомым и плохим почерком.

Еще больше удивился я, когда на большом почтовом листе, на четвертой странице мелко и неразборчиво исписанного листа прочел: «Вечно твоя Клотильда». Я не ждал от нее письма и тут же на улице, присев на скамью, стал читать. Я читал, понимал и не понимал: Клотильда отказывала мне.

Вот выдержки из ее письма:

«О, если б я встретила тебя тогда, когда жила в нашем доме около Марселя… Я дала бы тебе счастье — большое счастье, клянусь тебе! Но теперь… слишком невеликодушно было бы воспользоваться твоей наивностью, мой милый, дорогой…»

«Одно время я поверила, — несмотря на всю мою рассудительность, — в счастье с тобой. Но с отчаяньем и смертью в душе я скоро поняла… поняла, что даже для меня — все несчастной, наше сближенье было бы венцом всех моих несчастий. Мой дорогой! Это не упрек. Нет в моем сердце упрека, и не за что упрекать тебя. Всегда ты останешься для меня, каким я знала тебя и любила…»

Вот конец письма:

«Прощай… Надо кончать, а я не могу, потому что знаю, что в последний раз говорю с тобой. Завтра я уезжаю отсюда навсегда. Не ищи: мир большой, и я затеряюсь в нем, как песчинка. О, как страдаю я, отнимая от самой себя все лучшее, о чем могла я только мечтать в жизни, что и дало мне теперь жизнь, так поздно…»

— Не поздно! завтра же я еду и найду тебя! И с письмом в руках я бросился к Бортову.

— Нельзя… трохи повремените… — встретил меня растерянный, бледный Никита, заграждая своей фигурой и руками вход.

— Почему?!

— Бо маленькое несчастье случилось: его благородие ранили себя.

— Как ранил?!

— Так точно: бо вже застрелились они…

Никита растерянно-недоумевающе уставился на меня…

Я уже стоял пред постелью Бортова.

Бортов неподвижно лежал на кровати в пол-оборота. Из красного отверстия его правого виска высунулась наружу какая-то алая масса, и с подушки на пол слилась небольшая лужа крови. На полу же валялся и револьвер, а правая рука, из которой, очевидно, выпал револьвер, вытянулась вдоль кровати. Бортов точно прислушивался к тому, что скажу я.

Я ничего не говорил, стоял ошеломленный, раздавленный. Ни письма, ни записки…

Напряжение точно слушающего человека понемногу сошло с лица Бортова, и лицо его стало спокойным, как будто задумчивым.

Эта задумчивость потом усилилась и все становилась сосредоточеннее и угрюмее.

На другой день мы отнесли его на кладбище.

Шли войска, играла музыка, но он оставался все таким же сосредоточенным и угрюмым, навеки отчужденным от всего живого.

Два дня еще — и я уже прощался с этими местами, стоя на отходившем в Галац пароходе. В этой умирающей осени, с желтым золотым листом, ярким солнцем и голубым небом, и я чувствовал пустоту, какую чувствуют после похорон…

Прощай, Бортов… Береги его прах, Болгария: он один из тех спящих в твоей земле, которые дали тебе лучшую, чем сами получили, долю.

Прощай, Болгария! отныне свободная, будь прекрасна навеки, как твои женщины, как твоя природа…

Я не нашел Клотильды в Галаце…

Пронеслись года. Жизнь моя сложилась иначе, чем я думал тогда. Я много пережил, понял, видел много зла в жизни… И чистый образ Клотильды все ярче и ярче в моей душе…

Жгучей болью наполняется мое сердце каждый раз, когда я вспоминаю, как тогда в лодке я оттолкнул ее руку. О, если б теперь я мог крикнуть на весь мир, чтобы услыхала она меня, я крикнул бы ей:

— Клотильда, дай пожать тебе руку! тебе, властной неведомой мне силой заставившей меня любить и вечно страдать за поруганную правду человеческого естества.

Это весьма оригинально (франц.).

О боже (франц.).

Он кончит тем, что сойдет с ума (франц.).

Юридически (лат.).

Фактически (лат.).

Господин (франц.).

Выпьем (франц.).

Кофе с молоком (от франц. cafe au lait)

Идем! (франц.)