Леонид Бородин - Без выбора

Без малого полвека прошло со времени моего краткосрочного пребывания в Норильске, но чуть ли не каждым днем памятен тот, 1958-й, и люди, и лица, и разговоры-споры... И рудник - кажется, и сейчас бы прошел, не заблудившись, от руддвора по подэтажам через так называемые "ходовые - восстающие" к своему месту работы... Чего там, Норильск - мое первое подлинно учебно-воспитательное заведение.

Только позже, в лагерях и тюрьмах, имел я столь же поучительное общение с людьми, только там еще сталкивался я с такими судьбами, каковые не всегда возможно литературно "отобразить-изобразить", потому что - не поверят, скажут, что придумал, насочинял - нетипично, дескать...

Со школы еще вел дневник. По норильским его страницам восстановил несколько лет назад отдельные эпизоды, опубликовал их в журнале "Москва". Теперь же, хотя и опасаюсь "перегрузить" норильской темой повествование, все же рискну рассказать еще об одном человеке, в памяти запечатленном, как на фотографии, что будто бы прямо передо мной.

Взрывник Метляев

С Сашей Метляевым, взрывником третьего участка рудника 7/9, я познакомился вовсе не в руднике. Там он, профессионал и бывший зэк, как говорится, "ни в жись" не подошел бы ко мне, салаге-комсомольцу, то есть добровольно приехавшему за большой деньгой в зэковский город. Кроме "большой деньги", не имели старожилы иного объяснения потоку молодежи, нахлынувшей в Заполярье после пятьдесят шестого года. На тех, что прибыли по комсомольской путевке, смотрели как на щенков непрозревших и подозревали или в корысти, или в глупости.

Метляев - крепыш лет сорока, с весьма квадратной челюстью и узко посаженными злыми глазами. Разговаривая, цедил слова, почти не шевеля губами. В глаза не смотрел, может, оттого, что росту был чуть ниже среднего и не мог позволить себе задирать голову перед кем попало. В руднике я тоже не подошел бы к нему без необходимости. К тому же вообще имел я затруднения в знакомствах с людьми такого типа, потому что был воспитан в почтении к возрасту, к старшим привык обращаться на "вы". Здесь же такое обращение как бы автоматически санкционировало снисходительное отношение к себе. А подойти к человеку, прожившему жизнь - да еще какую! - подойти и сказать, положим: "Привет, Саша, спичку не дашь?"- ну не мог я обучиться этому зэковско-пролетарскому панибратству, не мог - и все! Изобрел приемы, решающие проблемы. О той же спичке, к примеру, столь дефицитной под землей. Подходил к человеку, нахмурившись и бормоча озабоченно: "Ну надо же, опять спичку обломил!" Получал, и ни в коем случае никаких "спасибо"! Небрежный жест - и дальше своей дорогой, деловой и озабоченный... И если ко мне обращались, тоже соответственно - без суеты, неторопливо, доставал, глядя в сторону, протягивал без слов, и, коли разговор завяжется - хорошо, нет - не надо...

К Метляеву за спичкой не подошел бы никогда, такой процедит презрительно: "Не хрена побираться, воровать пора!" Да еще руки об твою спецовку оботрет.

Метляев подошел ко мне в нашем поселковом клубе во время танцев и протянул руку. Я только что под собственный аккомпанемент на баяне изображал лещенковскую "Татьяну", то есть танго. А перед этим молодежная публика вальсировала под мое исполнение есенинских "Глухарей". Теперь же включилась радиола, и я направился к своей девушке с намерением "пофокстротничать". Тут и перехватил меня Метляев, улыбающийся заискивающе и протягивающий свою пролетарско-зэковскую руку. Если бы на его месте оказалась сама "культурная министерша" Фурцева, и тогда я не был бы более шокирован и польщен... При улыбке он вовсе не смотрелся злым, и отмытое от рудничной пыли лицо его оказалось вполне даже симпатичным.

- Слушай, - сказал он так, словно мудрейшую загадку разгадал, - мы же с тобой вместе работаем, ну да? Смотрю, морда знакомая! "Татьяну" ты что надо сделал! Когда на Медвежьем был, пластинку достали, написано было - "Обменный фонд", шнырь разбил, когда пыль вытирал, морду били... с тех пор не слышал, один куплет и помнил, а тут, смотрю, никак с нашего участка парень... а меня-то знаешь, нет?

- Ну как же, - с достоинством ответил я, - взрывник... Метляев, да?

- Точно!

Он был страшно доволен, что я запомнил и узнал его. Снова протянул руку.

- Сашка меня зовут, а тебя не знаю...

С моим именем у меня всю жизнь были проблемы. "Леня" звучало совершенно по-бабски, Леонид - напротив, как мне казалось, выспренно. Был такой легендарный герой Спарты - царь Леонид, и представляться кому-то Леонидом для меня было все равно, что Македонским или Агамемноном. Друзья звали меня тогда Лешей.

Метляеву тогда я назвался Лехой, и оказалось - самое то!

Девушке своей я сказал уже с лихой простотой:

- Знакомься, это Саша Метляев, вместе в руднике пашем!

Она ему понравилась, и он заскучал, когда мы нырнули в танцующую толпу.

Потом я еще "делал" под баян есенинское "Устал я жить..." и опять же лещенковское "Здесь, под небом чужим..." и окончательно покорил сердце рудничного взрывника. Уходя с танцев, он по-свойски помахал мне рукой, головой кивнул в сторону моей девушки и показал большой палец.

Не помню, до того или после узнал я, что свой четвертак Метляев получил "по уголовке", но в ворах не числился, "раскрутился" в лагере во время восстания, принимал участие в запускании воздушных шаров с листовками, получил новый срок, и ничего ему уже не светило в жизни, когда б не "бериевская" амнистия пятьдесят третьего. Теперь он зашибал деньгу и дожидался, когда ему будет позволено сорваться в черноморские края для разгула и поправки здоровья. Сам Метляев принципиально уходил от разговоров о своей биографии, ни одного слова не вытянул я из него на этот счет.

На планерке начальник участка Бобров не раз удивленно и подозрительно покосился на нас с Метляевым; мы перешептывались, как старые друзья, и с планерки плечом к плечу. Бобров окликнул меня и сказал хмуро: "Ты с этим не очень-то! Мужик темный, подставить может!"

Я не поверил и оказался прав.

Дружба с Метляевым у меня не сложилась, да и не могла сложиться, больно уж разные были, и тем для общения не находилось. Просто я знал, что есть теперь на участке еще один человек, к которому можно всегда обратиться за помощью или советом, и отказа не будет. Новая работа моя не скупилась на сюрпризы, особенно когда перешел на скреперовку: то блочок не закрепится, то трос руда передавит, то лебедка закапризничает, да и мало ли что...

В тот день к концу смены я возвращался на нулевой уровень через руддвор, место пустынное и "гнилое", - в сущности, обычная штольня со сплошной крепежкой, и отовсюду вода сочится, а звук этого сочения не радостный, как в природе, а, я бы сказал, ехидный: "С...с...со...чу...у...сь!"- вот такой звук. И означает - берегитесь! Легендой ходил по руднику рассказ, как такая вот водичка прорвалась в один из нижних горизонтов, и женщин-зэчек, работавших там, лишь через месяц повырубали изо льда... Здесь же опасности не было, это мне объяснили в первые дни еще, но когда случалось проходить, прибавлял шагу, потому что не мог умом понять, откуда эта вода среди вечной мерзлоты в сезон, когда средняя температура на поверхности минус тридцать пять.