Леонид Бородин - Без выбора

Тщетно А.И. Солженицын призывал жить не по лжи. Поздно. Люди научились жить по "не вере". Причем все - от колхозника до члена Политбюро. Именно по "не вере", а не по лжи, что, как оказалось, вовсе не одно и то же.

На фоне многомиллионного "нового советского народа" мы и нам подобные были выродки, уроды. Потому что нормальный советский человек по поводу своего неверия не рефлексирует. В том его особенность и неповторимость. В том же таился громадный разрушительный потенциал, каковой и выявился исключительно специфически, когда пришло время ему выявляться.

Банально мыслящие люди грезили великими потрясениями, народными бунтами, революциями и контрреволюциями. Но все свершилось фактически "втихую". Тихо жили по-советски, так же тихо от этой жизни отреклись.

Потом, позднее, когда оказалось, что "не так" жить еще хуже, частично сохранившие "пассионарность" торопливо, а порою и истерично закрутили шеями и возжелали назад, в то прошлое бытие, где при минимуме духовного напряжения можно было более-менее сносно жить. Но история свершается не по произволу богов, но по их попущению...

В шестидесятых была популярна песенка-шутка:

Мы проснулись нынче. Здрасьте!

Больше нет советской власти!

Сочинивший эту песенку и ее исполнявшие подшофе и вообразить себе не могли, что все именно так и произойдет.

Наука проживания без веры, но с обязательным исполнением хотя бы критического минимума обрядов лояльности в последние десятилетия коммунистического режима достигла подлинного совершенства. Ведь даже столь знаменитое: "Возьмемся за руки, друзья..." - один из рецептов лукавого душевного равновесия. А в молитве-то нашей как? "Но избавь мя от лукавого..."

И не лукавость ли стала определяющим стереотипом поведения советских людей последних советских десятилетий?

Двуипостасен дьявол. Однажды он - Люцифер, богоборец, по-человечески красив он ослепляющей идейностью пафоса... Но как кто-то верно сказал, пафос обратим в припадок. Долго жить в состоянии пафоса народ не может. И тогда Люцифер обращается в Аримана - в "Лукавого"... И, по главной христианской молитве судя, лукавость - самая пагубное состояние человеческой души.

Лукаво жили...

Иногда, правда, прорывался из кухонного окна отчаянный крик:

Я не люблю, когда мне лезут в душу!

Тем более когда в нее плюют!

Но не любить и не позволять - все же разные вещи. Всякий отмеряет по себе. Разочарования, предательства - как без того... Но плевки в душу... Нет. Не помню... Хотя бы потому, что не подпускал к себе на расстояние плевка никого, способного на плевок.

* * *

Говоря здесь или далее о диссидентстве и диссидентах, я буду иметь в виду исключительно людей искреннего порыва и вне зависимости от моего личного отношения и моих личных взаимоотношений и с явлением в целом, и с конкретными его представителями.

На всю жизнь хрестоматийным стало для меня стихотворное откровение первокурсницы филфака Иркутского университета, написанное в 1956 году.

"Люблю свою страну. Это не фраза. Но как же совместить любовь мою с неверием, которое не сразу, но прочно заняло всю жизнь мою... Я с каждым днем угрюмее и злее. С каждым днем мое неверие становится прочнее моей любви. Я задыхаюсь в нем!"

Открывая рот, рыбка не зевала вовсе. Она задыхалась от безверия, заполняющего душу. А вот разнообразие хвостовых судорог уже впрямую зависело от родовых характеристик.

Далее предлагаемая классификация личностей, в силу тех или иных причин оказавшихся в конфликте с умирающей структурой, безусловно, небесспорна, однако ж я рискну говорить на эту тему хотя бы по той причине, что тема диссидентства и по сей день отчего-то волнует некоторых теперешних толкователй смуты, соблазняя их той легкостью, с которой, оперируя уже ушедшим в историю явлением, можно выдать простенькую и всем понятную схему столь многопричинного и многопоследственного события, как "развал Великой державы"...

Итак - типы.

Если замыслом о себе был велик, а натурой слаб - чувствовал себя обиженным, притесненным.

Если слабым не был - осознавал себя сопротивляющимся.

Если был честолюбив и в меру смел - объявлял себя борцом.

Первых было большинство. Сегодня то один из таковых, то другой вещает по СМИ о том, как тупые, злобные и коварные власти ущемляли его права и таланты. Но они все выжили и ныне устроены.

Вторые часто гибли. Кто морально, но многие и физически. Из них сегодня мы никого не найдем даже на дальних подходах к власти. На тусовках культурных элит их тоже не видать.

Зато на элитных тусовках мы постоянно видим еще один тип, в вышеперечисленные не попавший. В те давние времена я называл их "проказниками". Сегодня они охотно, часто с азартом делятся с телезрителем или читателем подробностями своего непременно утонченного фрондерства: как хитроумно боролись с церберами-цензорами и часто побеждали последних; сколь стратегически выверенными бывали их действия и поступки по реализации своих недюжинных способностей в разных областях культуры, строжайше контролируемой; как умело находили покровителей в самых "заоблачных властных высях" исключительно по причине бесспорности своих талантов...

Таланты многих из них я признавал, признаю и теперь, но тип этих людей мне, мягко говоря, неприятен. Они и внешне мне чаще всего неприятны, словно на лицах их некая особая печать. Нет, не каинова и не иудина. Сказал бы нечто сальеристское, каким запомнился Сальери в исполнении Смоктуновского, но при некотором моем личном довоображении: допустим, Сальери и в уме не имел кого-либо травить, но слушок был - дескать, чего ради у аптеки толкался, старикан ты этакий? Сальери (Смоктуновский) щурится хитро и многозначительно: "У аптеки, говорите? Право же, не припомню... Но не исключено, весьма даже не исключено!"

"Проказники", как уже говорил, страсть как любят ныне повествовать о своих шалостях. Но ни разу не слышал и не читал (если ошибаюсь, пусть меня поправят), чтобы хоть кто-нибудь из таковых поведал, чем обычно заканчивались их шалости. А заканчивались они всегда одинаково "собеседованием", после которого вчерашний "проказник" писал откровенно заказной роман... или поэму, или статью, или холст, или пьесу, или на время вообще "умолкал в тряпочку". О последнем варианте нынче повествуется с особо трагическими интонациями. Противно.

Этому, мне необъективно противному, типу советских интеллектуалов я уделил столько места, отчасти чтобы желчь излить - вредная, говорят, для организма вещь.

Отчасти же потому, что именно эта часть советской интеллигенции морально санкционировала самые дурные, самые злопоследственные события последнего десятилетия ушедшего века.

Сегодня они в активной обороне. Обороняют завоеванные позиции. За их спиной "все прогрессивное человечество", потому что это и его позиции тоже...