Леонид Бородин - Без выбора

Помним ли мы, что у русского эксперимента был микропрообраз в истории? А как же! Замечательные начинания великого утописта Роберта Оуэна. Его коммунистические колонии сначала в Англии - Нью-Ленарк, а затем в Америке Нью-Гармони... В одну из них даже возили русского царя, чтоб полюбовался, как доярки, отдоив коров, садились за фортепьяны изучать гаммы. Жаль, что история не сохранила царского мнения по поводу увиденного.

А ведь успехи Р.Оуэна поначалу были потрясающими. Производительность труда на его коммунизированных предприятиях росла неслыханными темпами; взаимоотношения работников выжимали слезы у посетителей колоний - истинное братство при полном равенстве духовном и материальном; вознаграждения за особые успехи в труде - подумать только! - не конверты с деньгами, а флажки разного цвета... (Все помним - "переходящие знамена", их торжественное вручение на торжественных заседаниях.) Всеобщая грамотность колонистов и бесплатная медицина...

Одного только не было у великого английского утописта: полицейского корпуса, который бы отслеживал процесс и вовремя удалял не соответствующих процессу индивидуумов, каковые постепенно возобладали и превратили английскую колонию в приют бродяг, шарлатанов и бездельников. Тогда Р.Оуэн поехал в Америку, страну, как он полагал, еще не испорченную мелкобуржуазностью, и там повторил свой отчаянный эксперимент. С решительно теми же результатами. Сперва успех, достижения, рекорды всяческого рода. Затем крах. Уже окончательный. Американские колонисты-коммунисты сожрали остатки его капитала, скопленного прежде посредством обыкновенного капитализма, и разбрелись по Новому Свету, не оставив разоренному энтузиасту даже благодарственных посланий.

Невозможно было построить коммунизм в отдельно взятой колонии.

Другое дело - в отдельно взятой стране! Которую не жалко. Отсталая... Тюрьма народов... Жандарм Европы... Цари - выродки... Народ - рабы... Сверху донизу - все рабы... Зато тут оно и есть - слабое звено в капиталистической цепи. Рванем, братцы!

Идея превыше всего. Долой классы, враждебные идеи! Долой классы, негодные для идеи! Немного погодя - долой фанатиков идеи, не улавливающих диалектических нюансов становления идеи.

Но прежде прочего строим базис для торжества идеи, для защиты ее от враждебного окружения.

Базис и социальные достижения Страны Советов... Золото - зэки, угользэки, металлы для "оборонки" - зэки... Норильск, к примеру. Вряд ли кто представляет, чем был Норильск для военной промышленности. Какая-нибудь Болгария или Монголия были бы процветающими, подобно Эмиратам, странами, имей они свой Норильск. Заполярье. Мороз, метели... Двадцать лет сотни тысяч зэков, то есть рабов, вгрызались в кладовые вечной мерзлоты от Архангельска до Чукотки...

А еще - Караганда, Тайшет, Пермь... Сталинградская ГЭС - зэки, Куйбышевская ГЭС - зэки, Волго-Дон - зэки. Даже знаменитый Московский университет - даже там - зэки.

Да пусть мне назовут хотя бы один производственно-промышленный регион той самой одной шестой части суши, где бы зэки не были трудовым резервом... А то и ударным отрядом...

Исторический материализм (истмат) объяснял: падение рабовладельческих государств Древнего мира обусловлено непроизводительностью рабского труда...

Для начала неплохо было бы объяснить, что есть собственно свободный труд, с каковым сравнивается рабский. Колхозник, положим, не имеющий паспорта и права выхода из колхоза, - это свободный работник?..

Но, в конце концов, какое из мировых государств достигло процветания без предварительных жертв? Америка? Франция? Англия?

Наша трагедия, во-первых, в том, что мы пошли на жертвы, когда во всем остальном мире они уже были "не модны". А во-вторых, не успели мы "отжертвоваться", как тут же снова и рухнули в пропасть. Снова у разбитого корыта, и напраслина жертвы вопиет... И просится на дубль... Потому что жертва не осознана.

На одном из политических процессов 70-х случился примечательный эпизод, по поводу которого можно было бы и этакий поучительный трактатик накатать...

Обвинитель задает вопрос свидетелю обвинения: "Давал ли вам такой-то для прочтения книгу Солженицына "Архипелаг Гулаг""?

"Давал", - отвечает свидетель. "И вы ее прочли?" - "Прочел". - "И как вы считаете, там правда написана или это клевета на Советский государственный и общественный строй?" - "Конечно, клевета". Тут бы обвинителю и остановиться - факт пропаганды подтвержден, чего еще, казалось бы. Но возжелал прокурор продлить "час торжества своего". "И последний вопрос: почему вы считаете эту книгу клеветой?" Свидетель хмурится, напрягаясь, отвечает, оглядываясь по сторонам: "Ну, если это правда, тогда как жить?.. Тогда жить... невозможно..."

Свидетель был не прав. Возможным оказалось не только жить и делать вид, что не слышишь многомиллионного стона рабского стада, не видишь чуть ли не ежедневных эшелонов с решетками и не знаешь, куда подевались твои соседи по этажу и подъезду. Возможным оказалось моральное, подчеркиваю, именно моральное, а не историческое, что еще бы куда ни шло - моральное оправдание жертвы социалистического построения, и оправдание это сформулировано не кем-нибудь, но интеллектуалами постсоветских времен. Правда о великой трагедии в первую очередь именно русского народа отдана на откуп и, соответственно, на извращенное потребление кому угодно... Трагедия сведена к фарсу...

"Двадцать миллионов положили, шестьдесят миллионов, сто миллионов",выкрикивают одни, кому народная беда обернулась аргументом-приемчиком для санкционирования хаоса.

"А вот и неправда ваша! - возражают другие, деловито пересчитав трупы. - Всего лишь каких-то два миллиона! А сколько из них обычных уголовников. Зато каковы достижения!"

Равнозначно корыстное отношение. Одним надо оправдать криминальный капитализм, другим - криминальный социализм. Обе позиции откровенно утробны, но у первой отнюдь не формальное преимущество на общем фоне "гуманизации" эпохи.

Так вот и случилось, что некоторая звучная часть русского патриотического голоса сама загнала себя в маргинальное пространство именно по причине того самого идеологического бессердечия, каковое столетия было чуждо русскому национальному сознанию и лишь в последние десятилетия социалистического бытия сформировалось в эталон "советскости" как таковой.

В сущности, русский патриотизм первых лет "перестройки", выявив исключительно верную интуицию относительно грядущего государственного развала, именно в государственном смысле оказался решительно безыдейным, поскольку все его позитивные ориентиры оказались как бы за спиной, а идти в бой с вывернутой шеей - дело заведомо проигрышное. Проигрышное не только перед лицом непосредственного противника, но и в глазах потенциального союзника - народа.