Леонид Бородин - Без выбора
- Название:Без выбора
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Леонид Бородин - Без выбора краткое содержание
Без выбора - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Когда в конце лета восемьдесят третьего после месячного мотания по пересылочным тюрьмам я прибыл на знаменитую тридцать шестую особую, там было всего тридцать человек. Всем за сорок и за пятьдесят, у всех один и тот же срок - десять плюс пять, у всех хронические болезни и хроническое упрямство: никто не соглашался на свободу в обмен на компромисс, каковой был до смешного прост - надо было обещать более никогда "не высовываться", только и всего...
Из политических я был единственный русский. Остальные - украинцы, прибалты, армяне. Еще несколько человек "за войну" и один "гэрэушник", когда-то перебежавший к американцам, когда-то добровольно вернувшийся и получивший свой червонец вместо высшей меры по причине раскаяния.
Ныне усилиями энтузиастов Пермской области наша зона превращена в музей. Посетителям рассказывают, что это была самая суровая зона с жесточайшим режимом...
И правда, и неправда. Режим приемлемый, питание намного лучше, чем, положим, в мордовских лагерях, где мы все пересидели в разное время, работа не тяжелая, норма выполнимая, обращение вежливое... И тем не менее - это была зона на умирание.
Умирать начали в начале 80-х. Сначала Олекса Тихий, потом Валерий Марченко, один за другим двое из тех, что "за войну", затем Юрко Литвин покончил с собой... Василь Стус...
Каждый раз за несколько дней, иногда за неделю до чьей-то смерти на проходной всю ночь выла сторожевая овчарка.
За исключением Юрко Литвина и Василя Стуса, у каждой смерти была конкретная причина - болезнь. У каждого своя. Но была и общая причина, наипервейшая. Звание ее - безысходность.
Дни тягучи, сны грустны.
Бред и бредни вперемежку...
Молча шахматную пешку
Двину прочь от короля
В лад постылому дебюту.
И затертого Золя
Перечитывать не буду.
Между строчек все одно
Явь и призраки былого.
Убивающее слово
Безысходность - вот оно...
Что ожидало каждого из нас, приговоренных формально будто бы только к сроку заключения? Если переживешь червонец в клетке - ссылка в наимедвежий угол необъятной Родины, в окружение ссыльных уголовников. Тяжелая физическая работа, на которую мы уже были не способны... Положим, и это пережил. Далее нищета, безработица, бесправие, постоянный надзор. Как правило - потеря семьи.
Прежде прочего, чтобы жить, надо было научиться не думать о будущем. И я не знаю ничего более трудного для души, для воли, для ума... Это вообще невозможно... Возможно только всякий раз пресекать... переключаться... отключаться...
3десь тоже жизнь!
Я снова должен верить
сознательной неискренности фраз.
Еще не раз подсчитывать потери,
еще не раз бессмысленную злость
гасить усмешкой, шуточкой, остротой...
Печальное предчувствие сбылось
как челюсти, захлопнулись ворота,
и за спиною боле ни души...
Философы, мечтатели, поэты,
Отечества достойные мужи!
Я
вами
жил...
Еще б дожить до лета
и сущий пустячок преодолеть:
не грызть зубами каменную клеть
и не болеть бы...
Увы! Последнее неподконтрольно. Зато подконтрольно другое взаимоотношения сокамерников, когда уже не новички, когда в возрасте, когда давно выяснены все возможные разногласия и запрещены к возбуждению, когда взаимоуважение построено на крепчайшем фундаменте - каждый судьбой проверен на стойкость. Она, стойкость, и есть основа тюремного товарищества. И вторично - кто за что стоит. Не место и не время разбираться в том. И потому, положим, украинский националист Михайло Горень, оказавший мне помощь в труднейшие для меня минуты, - и люб и дорог, и всегда желанный гость в доме. Мы и теперь, встречаясь, не выясняем отношений. У него свое, у меня свое. Общее - зона особого режима, где нам было одинаково тяжко и где каждый помогал друг другу эту "тяжкость" перенести, пережить и, следовательно, выжить. И еще одно общее- невыжившие. Среди них Василь Стус. О нем особо.
Перед тем как я оказался в одной камере со Стусом, он только что закончил перевод сборника стихов Рильке, и при очередном обыске камеры у него изъяли труд почти полутора лет. Обещали вернуть, если там нет антисоветчины. Считаю, что именно с этого момента он заболел. Заболела душа. Есть ли такие врачи, что могли бы не лечить - угадать заболевание души, когда она сначала начинает маяться?.. Есть ли филолог, способный вразумительно объяснить значение этого слова?
На прогулке он ходил с низко опущенной головой по диагонали прогулочного загона и бурчал одни и те же слова одной и той же песни: "Так за мной хлопци шли, гей-гой, так за мной хлопци шли, гей-гой, так за мной шли хлопци, як дошчавы хмары".
Мы общались с ним на украинском языке, он вынудил меня к тому из единственного побуждения - показать мне красоту его родного языка. С самого раннего детства поклонник украинской песни, я вел с ним постоянный спор на одну-единственную тему: верлибр - принижение русского и уж тем более украинского языка, в котором "бегающее" ударение открывает несравнимые возможности для ритма и рифмы. С запалом читал ему Антонича: "То чи струны, чи нэ струны, то чи може вистря шпаг..." Он перебивал и читал верлибры того же Антонича, доказывая, что верлибр - простор для образа, что в верлибре поэзия дорастает до философии... Философия убивает поэзию - горячился я и читал Вячеслава Иванова...
Болезнь души его, однако же, прогрессировала. Он находился на той стадии поэтической зрелости, когда, как я мог предполагать или как мне казалось, поэт непременно должен иметь аудиторию, иначе само поэтическое дарование начинает как бы "закольцовываться" в душе, как раз и являясь причиной ее маеты.
Все началось с того, что в камерах он, с кем бы ни сидел, создавал ситуацию конфликтности. А нет ничего страшнее для камерного бытия, чем напряжение в отношениях между сокамерниками. Ситуация осложнялась еще и тем, что существовали установки "попечителей" местного КГБ относительно того, кто с кем может сидеть, а кого ни в коем разе вместе соединять нельзя. Последний конфликт Стуса со своим сокамерником едва не закончился побоищем. Мы в своей камере провели совет, и поскольку ни Михайло Горень, страдавший в то время сердечными приступами, ни Иван Кандыба, сам конфликтер, в пару к Стусу не годились, то я предложил себя на роль "разбивки"... То есть предложил начальству посадить меня либо со Стусом, либо с его напарником, а Стусу подыскать кого-либо из литовцев или армян. Местному гэбисту вариант показался интересным - свести русского и украинского националистов на восьми квадратных метрах и посмотреть, что из этого получится.
"Русский националист" - всего лишь штамп. Сам я такой характеристики не признавал. По мне вообще словосочетание "русский националист" - чистейшая бессмыслица, в известном смысле принижающая того, к кому отнесена. Я и мне подобные были скорее "державники", чуявшие неизбежность державной катастрофы как итога коммунистического правления и пытавшиеся так или иначе воспрепятствовать национальной катастрофе - всяк по степени своего разумения. Национализм же понимали исключительно как проблему малых народов.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: