Леонид Бородин - Без выбора

Прошла еще неделя, и мы узнали, что умер начальник лагеря. Я решил, что он умер вместо меня. Или даже за меня, что теперь он - седьмой...

(Совсем недавно случилось нечто подобное. В день, когда мне делали сложную операцию, за тысячи километров от Москвы умерла женщина, много лет любившая меня.)

И еще. Однажды ночью, надломившись, обвалилась многометровая труба нашей кочегарки. Утром следующего дня мы из получаемой прессы впервые "выковыряли" информацию о том, что в стране происходит что-то чрезвычайное, именно чрезвычайное, а не необычное просто.

Я же вдруг решил, что надо раз и навсегда залечить горло, сам придумал способ залечивания и не отказался от него, как ни отговаривали. Весна уже прорезалась, но морозы не уходили. Я же, выходя на прогулку, заставлял себя - и это получалось - десять-пятнадцать минут спать на скамейке, чтобы свободно вдыхать морозный воздух. К лету от хронической ангины не осталось и следа.

Через полтора года я освободился под аккомпанемент государственного развала. Начиналась новая эпоха, в которой места себе я не видел.

Девяносто третий

Так назывался читанный в детстве роман Виктора Гюго. Роман о гражданской войне во Франции. Все симпатии автора на одной стороне- на стороне революции. Но то ведь роман, а не историческое исследование, и представитель противной стороны честен, смел, благороден. По совокупности действий он почти герой. Почти. Но...

"Нельзя быть героем, сражаясь против своей родины".

Таков приговор автора. И он едва ли справедлив, потому что в гражданской войне все стороны сражаются со своей Родиной. Одни с прошлой, другие с будущей. Некоторые умудряются воевать и с той, и с другой...

Но не всякая гражданская война, так сказать, революционна по сути. "Пугачевщина", к примеру, к революции никаким боком. И вовсе не по причине заведомой обреченности. То всего лишь хирургия запущенной болезни организма. Более удачная или менее удачная... И всегда не без последствий...

У "настоящей" же гражданской войны бывают две стадии. Вторая - это когда ценности, за которые кладут головы, определены и сформулированы до лозунгов, когда непримиримость ежемгновенно демонстрирует подвиги самоотверженности, когда примирение или даже временное замирение принципиально невозможно. Это война до окончательной победы...

Но существует еще и предшествующая стадия, когда социальные эмоции возобладают над неоперившимися программными установками, когда народные страсти провоцируются экспромтами только еще формирующихся сторон противостояния, когда самая дикая вспышка ярости отнюдь не исключает замирения или полной капитуляции одной из сторон. В сущности, это и есть состояние смуты - смущены души людские непониманием происходящего с ними истинная потеха для бесов, ничто своим именем не называется, потому что еще и имени не имеет, но только кличку... Например: газета "Московский комсомолец"! В соотнесении с содержанием - анекдот! Вспомним, у "Ильфаипетрова" - в столовой название супа: "Позор убийцам Карла Либкнехта и Розы Люксембург!" А чем слабее: "Либерально-демократическая партия Жириновского"?! Мало того, что демократическая, но еще и либеральная! Все понимают, что бред, но на то она и есть - "кликуха", ее нельзя менять, в отличие от фамилий и псевдонимов, имидж вдребезги...

Целевые лозунги в эпоху смуты столь же фантасмагоричны: "Тащи всяк суверенитету от пуза!" Или: "Даешь взад Советский Союз!" Лексически будто бы взаимоисключающие, но в сути равно разрушительные, типично "смутные" призывы. Только первый углублял процесс развала, а второй закреплял уже свершившийся - каково было слышать в том же девяносто третьем ошалевшим от "на халяву" обретенной самостийности прибалтам и украинцам с "московской стороны" это самое "даешь взад"! А вот фиг вам! Мы, на всякий случай, - в НАТО!

Но собственно фантасмагоричны были эти два одиозных лозунга-призыва по причине равной нереальности их, так сказать, актуализации. "Самозахватчики" суверенности ныне пятятся, хотя при этом и "упираясь рогом". Иная реальность.

Относительно же "даешь взад"... Год или два тому видел по телевизору. Популярный политик обращается к Думе: "Поздравляю вас! Мы снова живем в союзном государстве!" Это после очередных переговоров с Белоруссией.

Вопрос: как так может быть, что, к примеру, лично я, никак в политике не задействованный, не знающий деталей политического расклада, я изумляюсь скороспелости заявления, а зал, полный профессиональных политиков, этому заявлению рукоплещет?

Ответ: как такового государственного бытия еще нет. Смута. И собственно политиков еще нет. Есть вчерашние "полевые командиры" смуты, у которых хватает ума не разбегаться по полям. Догадываются, что в поле могут оказаться с одними ординарцами. Только это и удерживает... Что-то с реальностью не так. Массы... То ли "хотят, но не могут", то ли "могут, но не хотят". И потому пусть пока да здравствуют конституционные нормы - гаранты того, что ни один раньше другого, слегка замешкавшегося, на лихого коня не вскочит и за шашку, задиристо сверкая очами, не схватится.

Но было и другое. Был наш "девяносто третий", который, по крайней мере москвичам, забыть никак невозможно...

Бережно хранимую видеокассету достаю из шкафчика, вставляю в магнитофон, и в этот вечер меня уже ничто иное не способно интересовать или волновать.

С двадцать первого сентября несколько дней и ночей с перерывами на короткий сон и перезарядку батарей снимал я созревание мятежа, восстания, бунта, путча, наконец, - это кому как больше нравится - и финал... Естественно, только часть финала: постыдное поражение вождей, сдачу на милость победителя тех, что почти две недели подряд "драли глотки" на балконе, возбуждая людей на подвиг, а теперь бросили их на горящих этажах умирать, даже не вспомнив о них во время переговоров о капитуляции.

В предшествующие капитуляции дни и ночи я видел и другие, любительские и профессиональные видеокамеры, направленные на балкон-пьедестал, откуда безостановочно вещали восставшие парламентарии. Но и до сих пор мне не попадались кадры, снятые мной. Возможно, они только у меня и сохранились, что, правда, маловероятно...

Ночь на двадцать второе сентября. На балконе человек, ведущий митинг, объявляет, что слово предоставляется "депутату... нашей любимице... Светлане Горячевой":

"Мы, народные депутаты России, собрались сегодня здесь для того, чтобы стоять насмерть, до конца... Что бы это нам ни стоило! Мы не покинем это здание... Мы будем здесь... Мы выполним долг перед вами, перед народом... Даже если попробуют нас отсюда физически устранить, то это можно будет сделать только тогда, когда мы будем мертвыми... Дорогие друзья, хочу сказать вам, что мы это делаем ради вас, ради будущего России...