Коллектив авторов Религия - Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей

— Отставного военного и двух чиновников привезли! — докладывает городовой…

— Съел кусок пирога, выпил рябиновой и пошел на Садовую к Изюмову… У Изюмова холодного пива выпил… в горло ударило… От Изюмова к Кошкину, потом к Карлу Карлычу… оттеда к дяде Петру Семенычу… Племянница Настя шоколатом попоила… Потом к Ляпкину зашел… Нет, вру, не к Ляпкину, а к Дарье Никодимовне… От нее уж к Ляпкину пошел… Ну-с, и везде хорошо себя чувствовал… Потом у Иванова, Курдюкова и Шиллера был, у полковника Порошкова был, и там себя хорошо чувствовал… У купца Дунькина был… Пристал ко мне, чтоб я коньяк пил и сосиску с капустой ел… Выпил я рюмки три… пару сосисок съел — и тоже ничего… Только уж потом, когда от Рыжова выходил, почувствовал в голове… мерцание… Ослабел… Не знаю, отчего…

— Вы утомились… Отдохните немного, и мы вас домой отправим…

— Нельзя мне домой… — стонет Синклетеев. — Нужно еще к зятю Кузьме Вавилычу сходить… к экзекутору, к Наталье Егоровне… У многих я еще не был…

— И не следует ходить.

— Нельзя… Как можно с Новым годом не поздравить? Нужно-с… Не сходи к Наталье Егоровне, так жить не захочешь… Уж вы меня отпустите, господин доктор, не невольте…

Синклетеев поднимается и тянется к одежде.

— Домой езжайте, если хотите, — говорит доктор, — но о визитах вам думать даже нельзя…

— Ничего-с, Бог поможет… — вздыхает Синклетеев. — Я потихонечку пойду…

Чиновник медленно одевается, кутается в шубу и, пошатываясь, выходит на улицу.

— Еще пятерых чиновников привезли! — докладывает городовой. — Куда прикажете положить?

Не верьте шампанскому… Оно искрится, как алмаз, прозрачно, как лесной ручей, сладко, как нектар; ценится оно дороже, чем труд рабочего, песнь поэта, ласка женщины, но… подальше от него! Шампанское — это блестящая кокотка, мешающая прелесть свою с ложью и наглостью Гоморры, это позлащенный гроб, полный костей мертвых и всякия нечистоты. Человек пьет его только в часы скорби, печали и оптического обмана.

Он пьет его, когда бывает богат, пресыщен, то есть когда ему пробраться к свету так же трудно, как верблюду пролезть сквозь игольное ушко.

Оно есть вино укравших кассиров, альфонсов, безуздых саврасов, кокоток… Где пьяный разгул, разврат, объегориванье ближнего, торжество гешефта, [64] Гешефт — коммерческое дело, основанное на спекуляции низшего разбора или на обмане. там прежде всего ищите шампанского. Платят за него не трудовые деньги, а шальные, лишние, бешеные, часто чужие…

Вступая на скользкий путь, женщина всегда начинает с шампанского, — потому-то оно и шипит, как змея, соблазнившая Еву!

Пьют его, обручаясь и женясь, когда за две-три иллюзии принимают на себя тяжелые вериги на всю жизнь.

Пьют его на юбилеях, разбавляя лестью и водянистыми речами, за здоровье юбиляра, стоящего обыкновенно уже одною ногою в могиле.

Когда вы умерли, его пьют ваши родственники от радости, что вы оставили им наследство.

Пьют его при встрече Нового года: с бокалами в руках кричат ему «ура» в полной уверенности, что ровно через 12 месяцев дадут этому году по шее и начихают ему на голову. Короче, где радость по заказу, где купленный восторг, лесть, словоблудие, где пресыщение, тунеядство и свинство, там вы всегда найдете вдову Клико. Нет, подальше от шампанского!

Теперь оно выходит как-то наоборот. Именно те, «кто под землей сокрыт», таили в сердце и высказывали надежды, скромные и гордые, пустые и истинные, а оставшиеся в живых «мудрые и невежды» — те, которые встречают наступающий Новый год, разучились и желать и надеяться. Точно будто кто-то провозгласил на весь мир «lasciate ogni speranza!» [65] «Оставь всякую надежду!» (ит.) — цитата из «Божественной комедии» Данте (Ад, песнь III, 7). И все послушались, и оставили всякие желания и надежды. Есть, конечно, такие упования, которые живут в полной силе и теперь: не говоря об области религии, мы надеемся на прибавку жалованья или награду к празднику, на урожай в будущем году, на победу над сопротивляющимся сердцем особы другого пола; но ведь такие упования существовали у людей и во времена царя Гороха, вернее, существуют вечно и не у одних людей, а и у животных. И проводящий <���время> на крыше кот надеется изловить лишнюю мышь и прельстить своими воплями кошку. А мы, гордящиеся тем, что живем «не при царе Горохе» (с каким, иногда несправедливым, презрением произносит человечество эти слова!), и считающие себя не только выше котов, но прямо царями природы, довольствуемся такими же доисторическими и звериными желаниями! Других у нас нет.

Но они были. Скрытые под землей питали их; питали их и многие, еще не скрытые.

Так, недавно еще один из дорогих мертвецов спрашивал: «Когда же придет настоящий день?» [66] Так называется статья Н. А. Добролюбова. Он твердо верил, что день придет. Немного раньше его другой, ныне живущий, звал «вперед без страха и сомнения!». Он твердо верил, что призыв его не звук пустой.

Отчего же теперь никто не спрашивает и никто никуда не зовет?

Одни говорят, что день уже наступает и что мы пришли в самое место, которое подразумевал поэт, зовя нас вперед. Они согласны, может быть, в глубине души с тем, что в этом месте, в течение этого длинного дня жить довольно скверно, но уверяют, что это ничего. Нужно только немного устроиться, вымыть полы в новом помещении, смести накопившуюся паутину, повесить в углу образок, отслужить молебен; если «день» дает мало свету, то зажечь что-нибудь (некоторые при этом считают необходимым лодыгинские лампочки, другие довольствуются сальным огарком); затем прописать свой вид в ближайшем участке, давать на чай дворнику и швейцару и жить в свое удовольствие, занимаясь кому чем угодно — искусством, науками (например, составлением жизнеописаний знаменитых людей или изысканиями о синтагмах в древнегреческой трагедии), частным благотворительством, патриотическими упражнениями в вопросах восточном, славянском и немецком (об удобнейших способах сцепиться с немцами для взаимного мордобития), решением финансовых задач (стоит ли бумажный рубль полтину золотом или, наоборот, золотой рубль двести копеек бумажных?), заботами о распространении в Болгарии тульских самоваров, газетной полемикой с употреблением, для увеселения публики, ругательных слов и с прописанием имени обзываемого лица всеми буквами… Да и кроме всего этого разве мало найдется в современной жизни безвредных, приятных и удобных занятий. Те же, которые ни к каким занятиям не способны, могут предаться хоть гоголевскому «вышиванию по тюлю» и принятию в большом количестве пищи и питий.