Николай Гоголь - Полное собрание сочинений и писем в семнадцати томах. Том III. Повести. Том IV. Комедии

Имена и места жительств лиц, принявших на себя раздачу вспомоществований.

⠀⠀ ⠀⠀

В Москве.

Авдотья Петров<���на> Елагина, живет в такой-то улице.

Екатер<���ина> Ал<���ександровна> Свербеева.

Вера Сергеевна Аксакова.

Алексей Степан<���ович> Хомяков.

Василий Алек<���сеевич> Панов.

Николай Филип<���пович> Павлов.

Петр Васильеви<���ч> Киреевский.

⠀⠀ ⠀⠀

В Петербурге.

Кн. Ольга Степ<���ановна> Одоевская, живет в такой-то ул<���ице>.

Графиня Анна Мих<���айловна> Вьельгорская.

<���Графиня> Дашкова.

Аркадий Осипович Россети.

Юрий Федор<���ович> Самарин.

Владим<���ир> Алексеевич Муханов.

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Первый комический актер— Михайло Семенович Щепкин.

Хорошенькая актриса.

Другой актер.

Федор Федорыч, любитель театра .

Петр Петрович, человек большого света.

Семен Семеныч, человек тоже немалого света, но в своем роде .

Николай Николаич, литературный человек .

Актеры и актрисы.

⠀⠀ ⠀⠀

Первый комический актер (выходя на сцену). Ну, теперь нечего скромничать. Могу сказать, в этот раз точно хорошо сыграл, и рукоплесканье публики досталось недаром. Если чувствуешь это сам, если не стыдно перед самим собой, то, значит, дело было сделано как следует.

⠀⠀ ⠀⠀

Выходит толпа актеров и актрис.

⠀⠀ ⠀⠀

Другой актер (с венком в руке). Михайло Семеныч, это уж не публика, это мы подносим вам венок. Публика раздает венки не всегда с строгим разбором; достается от нее венок и не за большие услуги; но если своя братья-товарищи, которые подчас и завистливы и несправедливы, если своя братья-товарищи поднесут кому с единодушного приговора венок, то, значит, такой человек, точно, достоин венка.

Первый комический актер (принимая венок). Товарищи, умею ценить этот венок.

Другой актер.Нет, не в руке держать; наденьте-ка на голову!

Все актеры и актрисы.На голову венок!

Хорошенькая актриса (выступая вперед с повелительным жестом) . Михайло Семеныч, венок на голову!

Первый комический актер.Нет, товарищи, взять венок от вас — возьму, но надеть на голову — не надену. Другое дело — принять венок от публики, как обычное выраженье приветствия, которым она награждает всякого, кто удостоился ей понравиться; не надеть такого венка — значило бы показать пренебрежете к ее вниманью. Но надеть венок посреди себе равных товарищей, — господа, для этого нужно иметь слишком много самонадеянной уверенности в себе!

Все.Венок на голову!

Хорошенькая актриса.На голову венок, Михайло Семеныч!

Другой актер.Это наше дело; мы судьи, а не вы. Извольте-ка прежде надеть его, а потом мы вам скажем, зачем вас увенчали. Вот так! Теперь слушайте! За то вам венок, что вот уже с лишком двадцать лет как вы посреди нас и нет из нас никого, который был бы когда-либо вами обижен; за то, что вы всех нас ревностней делали свое дело и сим одним внушали охоту не уставать на своем поприще, без чего вряд ли у нас достало бы сил. Какая посторонняя сила может так подтолкнуть, как подтолкнет товарищ своим примером? За то, что вы не об одном себе думали, не о том хлопотали, чтобы только самому сыграть хорошо свою роль, но чтобы и в сяк не оплошал также в своей роли, и никому не отказывали в совете, никем не пренебрегали. За то, наконец, что так любили дело искусства, как никто из нас никогда не любил его. И вот вам за что подносим теперь все до единого венок.

Первый комический актер (растроганный). Нет, товарищи, не было так, но хотел бы, чтобы было так.

⠀⠀ ⠀⠀

Входят Федор Федорыч, Семен Семеныч, Петр Петрович и Николай Николаич.

⠀⠀ ⠀⠀

Федор Федорыч (бросившись обнимать первого актера). Михайло Семеныч! Себя не помню, не знаю, что и сказать об игре вашей: вы никогда еще так не играли.

Петр Петрович.Не почтите слов моих за лесть, Михайло Семеныч, но я должен признаться, не встречал, — а могу сказать нехвастовски, был на всех первоклассных театрах Европы, видел лучших актеров, — не встречал подобной игры, не примите моих слов за лесть.

Семен Семеныч.Михайло Семеныч!.. (В бессилии выразить словом, выражает движением руки.) Вы просто Асмодей [477] !

Николай Николаич.В таком совершенстве, в такой окончательности, так сознательно и в таком соображенье всего исполнить роль свою — нет, это что-то выше обыкновенной передачи. Это второе созданье, творчество!

Федор Федорыч.Венец искусства — и больше ничего! Здесь-то наконец узнаешь высокий смысл искусства. Ну, что есть, например, привлекательного в том лице, которое вы сейчас представляли? Как можно доставить наслажденье зрителю в коже какого-нибудь плута? А вы его доставили. Я плакал; но плакал не от участья к положенью лица, — плакал от наслаждения. Душе стало светло и легко. Легко и светло оттого, что выставили все оттенки плутовской души, что дали ясно увидеть, что такое плут.

Петр Петрович.Позвольте, однако ж, оставивши в сторону мастерскую обстановку пьесы, подобной которой, признаюсь, не встречал, — а могу сказать нехвастовски, был на лучших театрах, — уж не знаю, кому за это обязан автор: вам ли, господа, или начальству наших театров, — вероятно, тому и другому вместе; но подобная обстановка вынесет хоть какую пьесу. Не примите моих слов за лесть, господа! Позвольте, однако ж, оставивши все это в сторону, сделать мне замечанье насчет самой пьесы, то самое замечанье, которое сделал я назад тому десять лет, во время ее первого представления: не вижу я в «Ревизоре», даже и в том виде, в каком он дан теперь, никакой существенной пользы для общества, чтобы можно было сказать, что эта пьеса нужна обществу.

Семен Семеныч.Я даже вижу вред. В пьесе выставлено нам униженье наше; не вижу я любви к отечеству в том, кто писал ее. И притом какое неуважение, какая даже дерзость… Я уж этого даже не понимаю, как сметь сказать в глаза всем: «Что смеетесь? — Над собой смеетесь!»

Федор Федорыч.Но, друг мой, Семен Семеныч, ты позабыл: ведь это не автор говорит, ведь это говорит городничий; это говорит рассердившийся, раздосадованный плут, которому, разумеется, досадно, что над ним смеются.

Петр Петрович.Позвольте, Федор Федорыч, позвольте, вам, однако ж, заметить, что слова эти, точно, произвели странное действие, и, вероятно, не одному из сидевших в театре показалось, что автор как бы к нему самому обращает эти слова: «Над собой смеетесь!» Говорю это… вы не примите моих слов, господа, за какое-нибудь личное нерасположение к автору, или предубеждение, или… словом, не то чтобы я имел что-нибудь противу него, понимаете; но говорю вам мое собственное ощущение: мне показалось, точно как бы в эту минуту стоит передо мною человек, который смеется над всем, что ни есть у нас: над нравами, над обычаями, над порядками, и, заставивши нас же посмеяться над всем этим, нам же говорит в глаза: «Вы над собой смеетесь!»