Иван Бунин - Сказка

Приложив к краям чугуна ветошки, баба несет его от печки и ставит на стол. Потом режет на ломти краюшку хлеба, вдавливая ее себе в грудь.

— Кушайте на здоровье, — говорит она притворно, кладя по ломтю перед барином и перед Никифором.

— А ты-то что ж? — спрашивает Никифор.

— Да мне что-й-то не хочется. У меня от ней изжога всегда…

— Ну, а я не любитель до ней…

Яиц всего десяток, хлеба тоже мало, но так вкусно пахнет салом и хлебом, что барин, пересиливая неловкость, с деланной беззаботностью, снимает с нагретой головы шапку.

— Ну, а я глазок съем, — говорит он, придвигая к себе чугун и берясь за деревянную шершавую ложку.

Он, обжигаясь, ест и с улыбкой мотает головой, делая вид, что думает о сказке.

— Очень глупо! — говорит он с удовольствием.

Никифор злобно глядит на его маленькую голову, на его мягкие волосы, причесанные на косой ряд и приглаженные шапкой.

— А глупо, вы бы не слушали, — говорит он.

— Нет, уж рассказывай до конца, — отвечает барин, заставляя себя положить ложку и отодвинуться. — Чем же дело-то кончилось? — спрашивает он, между тем как баба берет чугун и несет его на нары, к детям.

— А тем и кончилось, — говорит Никифор, — что окончательно предал к земле мужик этого самого барина. Он после этой самой бани опять месяца три больной отдернул… То охотой прежде занимался, а тут и охоту свою забыл… Лежит и обещается: «Вот как выздоровлю, поеду по святым местам молиться». А мужик этот прослышал, что он хочет шинель себе походный шить, моментально разжился себе иглу, аршин взял и приходит на барский двор. Конечно, его сейчас увидали. «Это, говорят, портной, его-то нам и надо». Призывают в дом, барин говорит, «мне нужен, говорит, шинель из такого-то вот материя», а мужик с отроду не видал даже, как крают. Подумал и говорит: «Этого сукна, говорит, не хватает, надо в город посылать». Барин подошел, глянул и прямо велит в город ехать. Сейчас запрег кучер лошадей, барыня села в сани и в город, а мужик сидит, складывает это сукно, как мешок. Барин говорит, «что это ты делаешь, портной?» — «А вот я что делаю: я сперва наживлю, а потом на вас надену, мерку сниму». Надел на него этот мешок, «вы, говорит, только руки подберите». Подпоясал его совсем с руками, да как выхватит плетку, да через морду, по чем попало! До тех пор его порол, пока кричать перестал… Подобрал сукно да драло…

— Однако ты не изобретателен! — говорит барин.

Никифор и сам чувствует, что конец сказки, несмотря на все его раздражение, вышел слаб, и, краснея от стыда, спешит вывернуться.

— Как так? — спрашивает он, поднимая лицо и в упор глядя сквозь темноту на барина. — Вы не дослушали, а говорите, сами не знаете что. Он его не одной плеткой, а еще и аршином железным перекрестил как следует… Он ему, говорят, все руки, ноги переломал, до того бил. Барыня заявилась, а он убитый лежит… «Ну, говорит, теперь похвитались…» Выскочил в окно и прямо через сад, — потуда и видели… Там «ах, ах», «лови, лови», а его уж и след простыл.

Грубым тоном сказав последние слова, Никифор смолкает. Молчит от неловкости за него и барин. Никифор это чувствует и пытается убожество своей выдумки оправдать нравоучением:

— Да и верно, — говорит он, глядя в сторону. — Не наказывай зря. Вы вот еще молоды, а я этих побасок мальчишкой конца-краю нету сколько наслушался. Значит, в старину-то тоже не мед был…

— Разумеется, не мед, — отвечает барин, поглядывая в окошечко и напевая. — Разумеется, не мед, — вздыхает он. — А дождь-то опять, кажись, пошел… Черт знает что такое! Скажи, на твое настроение очень действует такая погода или тебе все равно?

— Как же так все равно? — говорит Никифор. — Конечно, жалко. Да у меня-то еще милость: и строенья-то всего одна изба… А, конечно, и та преет, протекает… Железная крыша, и та ржавеет, не то что солома…

Барин, легонько усмехнувшись, медленно надевает шапку, медленно застегивается. В избе темь, — следовало бы дать хоть гривенник на керосин. Но нынче давать особенно неловко.

Думая о дурацкой сказке, он бредет в темноте под мелким дождем к своей жалкой усадьбе, мимо ограды старенькой церкви. За оградой, слабо освещая могилы, горит фонарь: церковь недавно обокрали. И говорят, что Никифор пропивал в шинке на большой дороге мелкие складни.

Анакапри. 12 марта. 1913

Впервые напечатано в газете «Русское слово», М., 1913, №87.

В рассказе Никифор пересказывает по-своему народную сказку «Барин и мужик», которая была опубликована незадолго до написания «Сказки» Бунина; она бытовала и в Орловской губернии.

Гарусный платок — из гáруса, мягкой крученой шерстяной пряжи.

Кутузка — арапник, длинная охотничья плеть.