Александр Кондратьев - Сны [Романы, повесть, рассказы]

Сеня взглянул на небо. Оно было совсем еще сане-черного цвета с ярко горящими на нем знаками созвездий. Юноша думал о том, кого подразумевал его спутник под словом «дедко»: лешего или медведя, но почему-то не спросил.

Время текло.

Вот наконец где-то далеко на лесной поляне нарушил тишину ночи протяжным шипением тетерев; немного погодя раздалось его вторичное «чу-фы-ы-ы-шь».

— Теперь пора, — сказал Федот. — Ты, так и быть, иди к первому глухарю, который затокует… Помни: подходи сперва полегоньку, а когда подберешься так, чтобы ясно было слышно, как он жужжат, то подскакивать начинай. Старайся с такой стороны к нему подобраться, чтобы он у тебя на востоке был, где небо светлее, целить тебе способнее будет… Теперь станем слушать. Когда защелкает, разговаривать уже будет поздно.

Охотники отошли от костра и стали прислушиваться. Скоро с болота донесся до них отдаленный звук, похожий на щелканье или стук, словно кто-то просунул палочку между жердей забора и поколачивал ею в ту и другую сторону.

— Иди потихоньку, — шепнул Сене Федот, — да, смотра, цель хорошенько.

Подумав затем, что у костра остались на земле котомки, старый охотник вернулся снова повесить их на дерево. Федот вспомнил, что в одной из них есть почитая бутылка, вынул ее, сел (он не любил пить стоя) и, откупорив, запрокинул горлышко в рот.

Приятная истома одолела старого охотника. Он решил, что отлично может услышать второго глухаря и сидя у костра, разливавшего приятную теплоту, с которой так неохота было расставаться.

«Должон где-нибудь близко затоковать… Небойсь услышу, не засну», — думал он, пряча бутылку за пазуху и закрывая глаза, которые утомились смотреть на огонь.

Федот силился некоторое время припомнить, сколько он должен в лавку за сапожный товар, но мысли как-то странно путались, вытесняясь картиной натопленной жарко печи и хлебов, которые туда ставит его хозяйка…

Голова охотника, непроизвольно кивнув, склонилась к груди. Федот вздрогнул и, открыв глаза, осмотрелся вокруг. Ему вдруг стало страшно. На месте, покинутом Сеней, сидел теперь кто-то мохнатый и незнакомый. Красноватый свет углей потухающего костра освещал полузвериную, как будто на медвежью или на козлиную похожую морду, которая вдруг заговорила:

— А чем это от тебя так пахнет хорошо, человече? Давно уже около сижу и нюхаю пар, которым ты дышишь. Что такое ты лил себе в глотку недавно? Угости-ка и меня!

И мохнатый пришелец протянул к охотнику корявую длинную лапу.

Грустно вздохнув, достал из-за пазухи более чем наполовину опорожненную бутылку Федот и, дрожа, передал ее странному гостю… Тот попробовал было, не вынимая пробки, засунул горлышко в рот и, видимо, рассердился, когда ничего оттуда не потекло.

— Да ты пробку-то вынь, — сказал Федот, которому даже смешно стало при виде несуразности Лешего.

И знаками он показал, как следует откупоривать бутылки.

Миг спустя водка полилась в глотку лесного хозяина, и мохнатый лик последнего прояснился.

Федот, несмотря на весь свой страх, с грустью следил, как убывает в бутылке драгоценная влага.

Немного не допив, Леший великодушно вернул бутылку охотнику.

— Пей и ты, — сказал он.

Однако Федот, боясь опоганиться горлышком, к которому прикасалась губы как-никак, а все-таки нечисти, в свою очередь решил показать великодушие и отказался.

Леший не заставил себя долго просить и быстро опрокинул в глотку свою остальное содержимое бутылки. Попробовав затем неудачно засунуть в горлышко свой длинный язык, мохнатый гость вздохнул и отдал пустую склянку Федоту.

— Хорошо вам, людям, — сказал он немного спустя, снова вздыхая, — все-то у вас есть: и избы, и бабы, и коровы с телушками, и водка…

— Зачем хлеба не принес?! — громко, неожиданно и сердито прибавил мохнатый пришелец.

Федот торопливо отдал ему остатки еды из обеих сумок: недоеденный пирог, обрезок краюшки хлеба и соли в тряпице.

Леший зачавкал, как зверь, уничтожая хлеб и пирог, но не трогая соли. Кончив, он отряхнул просыпавшиеся ему на длинную зеленоватую бородку крошки и уже менее недовольным, но все-таки властным голосом сказал:

— Всегда, как в лес идешь, угощение для меня приноси, и не на пень клади, а вешай в тряпке, да повыше, на сухую сосну, а то ваши деревенские дураки так низко всегда кладут хлеб, что либо лиса, либо медведь беспременно утянут.

Недовольный тем, что пришлось отдать нечистому водку, Федот молчал, думая: «А ты что для меня такое сделал, что я тебе хлеб носить стану?»

— Я тебе птицу или зверя подгоню. Завсегда подгоняю тем, кто меня уважит, — как бы в ответ на мысли охотника, не то ворчливым, не то скрипящим, словно сухое дерево, голосом произнес Зеленый Козел. — Хорошо вам, людям! И бабы у вас есть гладкие, пухлые, совсем почитай без шерсти. И пироги они вам пекут… Сама мне раз одно говорила: «Пусти, мол! Мне мужу дома пирог надо печь»… Обещала принести, да не принесла…

— А может, и принесла, — попробовал заступиться за неизвестную ему бабу Федот, — да тебя найти не могла. Разве ты ей свое жилье показывал?

— Покажешь тут, коли у меня в ем Лешачиха. Она узнает, так никому не поздоровится… Нет, я той бабе сказал, что буду ее на другой день в овраге ждать, чтобы туда о полудни приходила и пирога принесла… И ведь как она мне обещала! Со слезами на глазах сулила: только, мои, ты меня, Лешанька, отпусти, — и водки, и пирога тебе принесу!.. Это не твоя жена, часом, была?

— Моя жена уж старуха.

— Это ничего, что старуха! Такие она, эта старухи, бывают, что — ах! — крякнул, заканчивая свою речь, Зеленый Козел.

— А разве вам ваши лешачихи пирогов не пекут?.. Какая же у вас, скажем, тогда пища?

— Вас едим! — внезапно рассердясь, рявкнул Леший, и его звериная голова с разинутой пастью потянулась к Федоту.

Не помня себя от испуга, тот быстро поднялся на ноги, схватил ружье и, отскочив на три шага, пальнул в мохнатого властелина лесов.

Грянул выстрел. Зажмуривший было от страха глаза охотник вновь раскрыл их и оглянулся. Лешего нигде не было видно. Треска в лесу не было… Лишь вдалеке, в той стороне, куда ушел Сеня, трахнул, как бы в ответ, другой выстрел…

Небо на востоке серело.

Взволнованный тем, что случилось, Федот не знал, уходить ли ему подобру-поздорову от могущего каждую минуту вернуться разъяренного лесовика, или же последний ему лишь привиделся спросонья. Заслышав вдруг треск приближающихся шагов, старый охотник начал было дрожащими руками заряжать свою одностволку, но успокоился, когда до него долетел оклик знакомого Сениного голоса.

Юноша вернулся, радостно взволнованный и гордый первым своим глухарем, которого успел уже привязать к поясу и то и дело гладил рукою. Он вполне поверил словам старшего товарища своего, что тот стрелял навскидку в пролетавшего неподалеку от костра, спугнутого чем-то глухаря и что последний опустился в вереск, но где-то там притаился.