Александр Кондратьев - Сны [Романы, повесть, рассказы]

Сын Керкиона осторожно, чтобы не разбудить старого Харопа, поднялся на ноги, хорьком скользнул сквозь кусты и, незаметно даже для пса, скрылся из виду. Лишь две-три козы, мимо которых он промелькнул, проводили его ничего не выражающими взглядами.

Отрок бегом добрался до небольшого озерка, по берегам заросшего ивами, и беззвучно подполз к самой воде. Его тянуло взглянуть, как будут купаться в полдень лесные нимфы. Эти пугливые девы славятся тонким слухом и всегда успевают скрыться, почуяв приближение смертного. Нимфы не любят, чтобы их видели днем.

Поверхность озера была тиха и серебриста. Никого кругом не было видно. Одни лишь стрекозы трепетали то здесь, то там под водой. Но залегший в кустах сын Керкиона решил терпеливо ждать, зная, что в жаркий полдень всех обитателей леса манит к себе кристальная свежая влага.

Он не ошибся. На том берегу хрустнул сучок и показалась незнакомая ему самка сатира. Она, очевидно, только что выискав блох на своем детеныше, собиралась его купать, несмотря на его пыхтенье и жалобы.

Сатиресса, склонясь над водой, отразившей ее отвисшие, острые груди, несколько раз окунула сына в светлую воду. Затем она стала тереть его мокрую шерсть, стараясь сделать ее шелковистой и мягкой.

Работа шла туго. Сатиренок перемазался где-то в смоле и теперь визжал тонким злым голоском, когда мать расправляла на нем слипшиеся пряди волос. Он рвался и даже укусил сатирессу за палец. Но мать строго прикрикнула на непокорного сына и хлопнула его несколько раз по мокрому меху так, что вылетевшая оттуда пыль заблестела на солнце, как радуга.

Сатиренок неожиданно рванулся из рук заботливой матери и, едва не свалившись в воду, ловко юркнул в чащу леса. Сатиресса с криком досады погналась за сыном, и скоро топот их быстрых копыт замер в лесу…

Пролежав немного на том же месте, Антем почувствовал вдруг, что сзади кто-то стоит. Отрок вскочил на ноги и заметил, что шагах в десяти от него, по ту сторону небольшой полянки, остановилась и смотрит на него молоденькая, стройная нимфа.

Лицо этой нимфы показалось Антему странно знакомым.

Отрок вгляделся, внезапное смятение проникло в его сердце…

Сомнений быть не могло. Это была Напэ, та самая Напэ, с которой он когда-то играл на берегу Кинеиса.

Антем подошел к подруге детства и остановился перед ней. Лицо нимфы осталось спокойным. Чуть-чуть лишь дрогнул длинный белый цветок в ее правой руке…

— Узнаешь ли ты меня, юная Напэ? — робко спросил Антем.

— Одно маленькое, всегда запачканное человеческое отродье часто прибегало на берег реки, где я росла. И не раз видела я, как его драли за это на том же берегу, — любезно припомнила молоденькая золотистоволосая дочь реки.

Солнце светило ей прямо в лицо. Глаза ее были прищурены и, казалось, смеялись из-под густых ресниц, рассматривая стоящего перед ней в изодранном бараньем плаще отрока.

— А ты сама никогда не обнимала этого ребенка своими белыми руками, не звала его с собой на дно, не обещала стать его женой? — с обидой в голосе и мукой в сердце спросил наяду Антем.

Нимфочка только засмеялась в ответ серебристым беззаботным смехом, оправляя стебель ярко-зеленой болотной травы, служивший ей поясом.

Отрок внимательно разглядывал после долгой разлуки свою бывшую подругу.

Она была совсем тоненькая, подобная стройной тростинке и старалась хранить самый независимый вид, словно она не пробежала сегодня ради него в полуденный зной восьми долин и не преодолела целых семи перевалов.

— Вы, люди, такие смешные, — снова заговорила юная нимфа, — вы хотите, чтобы мы помнили не только ваши трудные имена, но даже все сказанные вам слова. Благодари богов за то, что я не забыла твоего лица, хотя оно сильно изменилось и огрубело… Ты нравишься мне по-прежнему. Я давно собиралась тебя отыскать, — прибавила она немного погодя и, как бы испугавшись своей откровенности, продолжала: — Отчего у тебя нет бороды, как у козлов и сатиров?

— К чему тебе борода?

— Нимфы мне говорили, что она так приятно щекочет шею и щеки при поцелуях, — застенчиво призналась Напэ. — Правда, я целовала своего дедушку, но борода у него мокрая и щетинистая; я целовала утонувшего в озере четырехлетнего ребенка. Он был немного похож на тебя. Я целовала в розовую мордочку козлят, целовала подруг, но это все не то, что мне нужно!

— Что же тебе нужно, моя милая златокудрая Напэ?

Нимфа молчала.

Антем подошел к собеседнице, обнял ее и припал к розовым, слегка холодным губам, за которыми виднелся ряд белых, ровных, похожих на жемчуг, твердых зубов.

Положив ему на плечи руки, нимфа молчала, и лишь легкая дрожь да вздохи выдавали ее волнение.

— Не смотри на меня так, мне страшно, — сказала она. — Закрой глаза, я тебе их поцелую.

Но Антем не мог оторвать взоров от тела вновь обретенной подруги.

Не помня себя, он внезапно обнял ее крепко-крепко, так, как сжимала его когда-то в пылу бешеной страсти белотелая лесная красавица с желтым цветком в распустившихся черных волосах.

— Мне больно!.. Отпусти!.. Отпусти!.. Я не хочу! — произнесла, задыхаясь, Напэ. — Если ты желаешь, чтобы я любила тебя, никогда не хватай меня так грубо, или я уйду от тебя, и ты никогда не увидишь более своей подруги. Можешь целовать мои руки и, если хочешь, — кротко прибавила она, — вот сюда. А потом сыграй мне на свирели.

Антем воспользовался позволением, а затем приготовился играть.

В этот момент раздался неподалеку громкий пронзительный визг сатирессы, купавшей недавно детеныша. Она кого-то бранила, и кто-то сердито ей отвечал. Голоса направлялись к месту, где находились отрок и вновь обретенная им подруга раннего детства.

— Я не хочу, чтобы меня с тобой видели. Прощай. Завтра в полдень приди на берег реки к Песчаной Излучине. Не забудь взять с собой свирель!

И юная нимфа легким скачком скрылась в кустах. Раз или два мелькнули среди них ее золотистые волосы…

Антем постоял на одном месте, вздохнул и медленным шагом отправился к стаду…

— Посмотри, как он грустен, — шепнула одна лежавшая неподалеку в траве маленькая сатиресса своей такой же мохнатой подруге, — наши сатиры никогда не отпустили бы такой легкой добычи.

— Как глупы эти люди! — прошептала другая крошка, одной рукой опуская в рот только что сорванную ягоду земляники. Другой рукой малютка незаметно прицепила к мохнатой шерсти подруги головку репейника.

Несколько времени обе молчали.

— Пойдем искать бурого медведя: быть может, он согласится прокатить нас немного на спине, — предложила одна из юных сатиресс.

— Пойдем.

И, взявшись за руки, лесные дети скрылись в кустах.