Валентин Мошков - 2062 Исторические пророчества о будущем России

Но все эти попытки не привели пока ни к чему, и по прежнему упадки и подъемы приписываются стечению благоприятных или неблагоприятных обстоятельств. Чаще всего виновниками упадка оказываются правители государств, правительства и государственный режим. Многие историки так и сыплют направо и налево: «такой-то государь поднял страну, такой-то дал ей просвещение, такой-то ее уронил, а такой-то разорил и погубил». Личности или маленькой горсточке людей приписывается всемогущество, а значение самого народа умаляется до последней степени. Народ представляется чем-то вроде пешек, из которых правительство может сделать все, что ему угодно. О могучих, строгих и никогда не отсутствующих законах природы, разумеется, нет и помину, для большинства историков они не существуют.

Но если бы какой-нибудь историк уверовал в эти законы и попытался найти в истории народов правильную периодичность, то с первых же шагов он встретился бы с целым рядом трудно преодолимых препятствий.

Прежде всего необходимо найти в истории периоды подъема и упадка и точно установить их продолжительность. Но для этого нужно твердо знать настоящие признаки подъема и упадка. Здесь-то и встречается первое препятствие: признаки подъема и упадка в нашем обществе — вопрос спорный. Если государство ведет непрерывный ряд войн с соседями, наносит всем им ряд поражений и сильно расширяет свою территорию путем завоеваний, то одни скажут, что это подъем, потому что на стороне государства сила. Другие возразят, что это упадок: в стране господствуют солдатчина и воинственность, а эта последняя по нашим современным понятиям — синоним дикости.

Возьмем другой пример: в государстве происходит непрерывный ряд бунтов и революций. Что это, подъем или упадок? Одни скажут, что упадок, потому что государство утратило свое единство и разлагается. Другие, что это подъем, потому что революции доказывают зрелость народа: народ понял наконец свои права и с оружием в руках добывает их.

Само собой разумеется, что при таком разногласии невозможно определить, что назвать подъемом, а что упадком.

Далее встречаются периоды в истории, когда правящие классы расходятся с простонародьем в диаметрально противоположные стороны. В то время как в правящих классах наблюдается дружный подъем, простонародье проявляет несомненные признаки упадка. Или наоборот, интеллигенция падает, а простонародье поднимается. Чем считать такой период: временем подъема или упадка?

Кроме того, в истории народов встречаются сплошь и рядом неправильности или аномалии, а также запоздание в наступлении того или другого периода. Если вы не знаете нормального хода истории, то как вы можете отличить аномалии от правильного хода событий? Я уже не говорю о том ряде гипотез доисторического происхождения, о которых было говорено выше и которые служат очень сильным тормозом для всяких серьезных исследованиях в области истории.

Те же самые препятствия помешали бы и мне разобраться в лабиринтах истории, если бы у меня не было руководящей нити в виде идеи о гибридизме человечества и о постоянном колебании его между атавизмом и прогонизмом.

Приступая к отыскиванию правильности в истории, я прежде всего пересмотрел в исторических сочинениях описания заведомых подъемов и упадков в разных странах, выписывая отдельно признаки подъема и упадка. Оказалось, что те и другие смешать между собою очень трудно, почти невозможно, так как они находятся друг к другу в отношении прямой противоположности. Если, например, в период упадка господствует разврат, то в период подъема преобладает обратное явление: целомудрие и супружеская верность. Если в период упадка народ страдает от лени, то в период подъема он трудолюбив, и т. и.

Для того чтобы не путаться в тех случаях, когда простонародье и интеллигенция расходятся в своих упадках и подъемах, я определял эти периоды для тех и других отдельно и убедился, что закон вырождения для всех одинаков, но одинаковые периоды у простонародья и интеллигенции не совпадают между собою, как бы у двух совершенно различных народов.

Труднее всего было отличить нормальный ход событий от аномалии, но и это препятствие я преодолел в конце концов благодаря тому, что пересмотрел большое количество исторического материала у разных народов. То, что во всех государствах повторялось много раз, я принял за нормальное, а то, что встречалось в единственном числе или повторялось весьма редко, — было аномалией.

После многих неудач передо мною наконец открылась грандиозная картина исторических периодов, в которых меня больше всего поразило ее полное однообразие у всех народов земного шара, древних и новых, цивилизованных и нецивилизованных, без всякого различия по национальностям, по религиям, по форме правления, по величине государства и по быту, занимаемому им на земном шаре. Отдельные народы и государства отличались между собою не продолжительностью периодов и не порядком их следования, а только датами, в которые у каждого приходятся однозначащие периоды. В этом отношении народы отдаленные и не имеющие между собою ничего общего зачастую сходились ближе, чем два народа, принадлежащие к одной и той же национальности и говорящие одним и тем же языком. Найти в этом какую-нибудь правильность или законность мне не удалось даже и до настоящего времени.

Размеры моей книги не дозволяют мне познакомить читателей с целым рядом ошибок, в которые я впадал вначале, и с моим далеко не прямолинейным движением к намеченной цели. Я передам здесь только окончательные результаты, к которым пришел.

Оказывается, что все государства и все общества, от самых больших до самых малых, в своей исторической жизни совершают непрерывный ряд оборотов, которые я называю историческими циклами. Продолжительность цикла для всех народов без исключения — ровно четыреста лет. Хотя в прохождении циклов и у разных народов, и у одного и того же народа встречается много разнообразия, но распределение в цикле подъемов и упадков и общий характер цикла у всех народов одинаковы. Получается такое впечатление, что через каждые четыреста лет своей истории народ возвращается к тому же, с чего начал. Цикл — это год истории.

При ближайшем знакомстве с циклом легко заметить, что он распадается на две равные половины по двести лет, из которых каждая носит свой особый характер. Первая половина — восходящая, вторая — нисходящая. В первую половину преобладает прогонизм, а во вторую — атавизм. В первую половину цикла государство растет и крепнет и ровно в конце двухсотого года достигает максимума своего благополучия, и потому этот год можно назвать вершиной подъема.