Николай Гоголь - Пропавшая грамота [Совр. орф.]

Перекрестился дед, когда слез долой. Экая чертовщина! Что за пропасть, какие с человеком чудеса делаются! Глядь на руки — все в крови; посмотрел в стоявшую торчмя бочку с водою — и лицо также. Обмывшись хорошенько, чтобы не испугать детей, входит он потихоньку в хату, смотрит: дети пятятся к нему задом и в испуге указывают ему пальцами, говоря: « Дывысь! Дывысь! Маты, мов дурна скаче!» [2] Смотри! Смотри! Мать, как сумасшедшая, скачет!

«Дывысь! Дывысь! Маты, мов дурна скаче!»

И в самом деле, баба сидит, заснувши перед гребнем, держит в руках веретено и сонная подпрыгивает на лавке. Дед, взявши за руку потихоньку, разбудил ее: «Здравствуй, жена! здорова ли ты?» Та долго смотрела, выпучивши глаза, и наконец уже узнала деда и рассказала, как ей снилось, что печь ездила по хате, выгоняя вон лопатою горшки, лоханки… и, черт знает, что еще такое.

Печь ездила по хате, выгоняя вон лопатою горшки, лоханки…

«Ну», — говорит дед, — «тебе во сне, мне наяву. Нужно, вижу, будет освятить нашу хату; мне же теперь мешкать нечего». Сказавши это и отдохнувши немного, дед достал коня и уже не останавливался ни днем, ни ночью, пока не доехал до места и не отдал грамоты самой царице. Там нагляделся дед таких див, что стало ему надолго после того рассказывать: как повели его в палаты, такие высокие, что если бы хат десять поставить одну на другую, и тогда, может быть, не достало бы; как взглянул он в одну комнату — нет; в другую — нет; в третью — еще нет; в четвертой даже нет; да в пятой уже, глядь — сидит сама, в золотой короне, в серой новехонькой свитке, в красных сапогах, и золотые галушки ест; как велела ему насыпать целую шапку синицами; как… всего и вспомнить нельзя! Об возне своей с чертями дед и думать позабыл, и если случалось, что кто-нибудь и напоминал об этом, то дед молчал, как будто не до него и дело гало, и великого стоило труда упросить его пересказать все, как было. И, видно, уже в наказание, что не спохватился тотчас после того освятить хату, бабе ровно через каждый год, и именно в то самое время, делалось такое диво, что танцуется, бывало, да и только. За что ни примется, ноги затевают свое, и вот так и дергает пуститься вприсядку.

Т. е. в дурачки.

Смотри! Смотри! Мать, как сумасшедшая, скачет!