Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть первая

— Бегите, я засяду. Кто со мной? — Они засели. Он видел близко и ясно французов и оттого не боялся.

* № 42(рук. № 75. T. I, ч. 2, гл. XX).

На левом фланге рота отрезанная Брыкова пробилась на штыки, как писали в реляции, и на плечах удержала неприятеля и тем дала время полку собраться и построиться. [1904]Вот как это случилось. [1905]

Начальники спорили, а полк продолжал собирать дрова; только один батальон был в прикрытии. В этом батальоне была рота Брыкова. Она стояла над оврагом, в котором была каменоломня, в редком лесу. Солдаты лежали на полугоре. Брыков сидел повыше, под кустом, у огня с др[угим] оф[ицером] и Долоховым, когда с правой стороны с криком показались бегущие солдаты, рубившие дрова. Один из них потерял фуражку и упал и, вскочив, засмеялся.

— Что вы? Что? Куда?

В то же мгновение Долохов с унтер офицером Ш. побежали к каменоломне.

— Он, хранцуз, по всему бугру, — были ответы. Не успели солдаты пробежать, как на противуположном бугре показались французы. Ему не верилось, но так это было. Они чуждые, далекие так близко, что и им странно было. Замешательство было в них. Прежде чем успел еще Брыков скомандовать и подбежать к своей роте, как послышался один резкий звук, другой выстрелов наших, и солдаты роты тронулись. В рядах послышались голоса: — «отрезали…» Вид бегущих дровосеков и неожиданность дурно подействовали на солдат роты Брыкова. Солдаты начали стрелять прежде команды и спутали ряды, что весьма дурной признак. Брыков [1906]нахмурился, подбежал к рядам и со всего размаху ударил рукой по щеке первого солдата, к которому подбежал. Это был здоровый рябой урод. Он вытянулся, подставя щеку.

— Кто велел стрелять? где команда? — Хмурое лицо Брыкова имело странный вид, не похожий на то, что было на смотру. Он хмурился нарочно. — Эка невидаль! — сказал он. Солдаты с уважением смотрели на него, и уважение это еще более увеличилось после того, как французы в это самое время дали залп по роте. Звуки свиста пуль, казалось, еще более придали тона голосу Брыкова. Он не оглянулся на французов и мрачно продолжал смотреть на вытягивающегося побитого солдата.

— Слышал команду стрелять? А? Отрезали. Я те дам — отрезали. Вы куда? — Но один стонал. — Двое снесут, — и Брыков отвернулся. Но рота смешалась и продолжала стрелять.

— Ваше благородие, обходят. — Справа забегали уже французские егеря и сзади с горы спускались гренадеры; два ловко бежали впереди. Увидав егерей справа, Брыков остановился, и видно было, что была минута, в которую он не знал, что делать. «Ну пропали» — сказал один. И это ободрило его.

— Долохов, назад!

— Нет, я останусь.

— В[асилий] И[гнатьевич], — в это время сказал ему голос Долохова, — посылайте туда под гору хоть отделенье с унтер офицером, мы засядем в камнях. Ни одна шапка не перейдет речки. А вы валите.

* № 43(рук. № 76. T. I, ч. 2, гл. XVI).

болезненный, щедушный и маленький артиллерийский офицер.

— Здравствуйте, Мих[аил] Зах[арович], — сказал артиллерист, подсаживаясь на бревно с видом изнуренного человека, который, находясь в беспокойстве, не знает, что с собой делать.

Белкин с уважительной учтивостью поздоровался и посторонился на бревне. Офицер этот был штабс-капитан Тушин, известный всем сослуживцам за тихого, смирного чудака, необыкновенного ума и учености и любящего выпить. Белкин, совершенно необразованный человек, видел в Тушине существо совершенно особенное, высшее по уму и учености, но жалкое по болезненной слабости тела, [1907]и добродушно жалел артиллериста.

Артиллерист в этот поход с свойственным ему чудачеством особенно полюбил Белкина, постоянно отъискивал его и зазывал к себе. [1908]

— Ну что? Видели французов? А я по правде вам скажу — трушу. Дело наше плохо.

— Э! ничего. Только сначала жутко, а то и забуд[ешь] то распоряди[ться].

— Да, вам хорошо.

* № 44(рук. № 78. T. I, ч. 2, гл. XX).

От дыма он не видел ничего, кроме лица гренадера. [1909]

На лице его пропала улыбка — он видно понял всю торжественность минуты. Один страх, [1910]ужас смерти был на этом лице. [1911]

— А вот что надо с ним сделать, [1912]— мелькнуло в голове Долохова при виде этого выражения. И, хватаясь за штык ружья Долохова, вошедшего ему в бок ниже ребер, француз страшно раскрыл глаза и застонал.

— Не бери пленных, коли! [1913]— кричал Долохов, выдергивая штык, и побежал дальше в лес.

— Наши, наши, — послышались крики.

Это была та неожиданная атака, которая заставила французов оставить лес и наших бегущих заставила возвратиться. Эта атака была описана в реляции, что храбрый 6-й егерский полк неоднократно пробивался на штык[ах].

* № 45(рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVI).

<���Достигнув своей цели, т. е. приехав в отряд Багратиона, исполнив всё, что он считал своим долгом исполнить и [1914]под влиянием впечатления этого бодрого, оживленного лагеря и, главное, устав сердиться и волноваться, и съев купленную булку, князь Андрей не только совершенно успокоился, но как это всегда с ним бывало, из состояния раздражения и безнадежности, перешел в противоположное чувство.>

— Le православное n’a pas tout à fait mauvaise mine tout de mêne, [1915]— сказал он сам себе.

Он облокотился на одно из орудийи, <���сняв перчатку, маленькой рукой лаская гладкий и холодный круг дула пушки, задумался. Он перенесся, как это часто бывает на войне, в совсем другой мир своего прошедшего. Он вспоминал чудака отца с его странными, резкими и умными речами, его сестра с своей кроткой набожностью и всеобщей любовью, и даже жена представлялась ему в том милом для него свете робкой преданности, в которой он любил ее. Он улыбался слегка, как милым детям, этим лицам, возникавшим в его воображении. Но в действительности в десяти шагах от него появилась фигура того самого офицера Ананьева, которого он видел без сапог у маркитанта <���и он с той же улыбкой и с тем же чувством посмотрел на него. Ананьеву доложили солдаты, что адъютант стоит у орудий и офицер вышел, желая спросить, не нужно ли что адъютанту; но, подходя ближе, Ананьеву пришло в голову — не подумает ли адъютант, что он желает воспользоваться случаем сблизиться с штабным чиновником, и он, не доходя до князя Андрея, заробел и эта робость комически выразилась на робком и подвижном лице Ананьева. Он поднял руку было к козырьку, но потом раздумал и неловко почесал себе этой рукой нос в том месте, где он никогда не чешет[ся], потом повернулся прочь и опять повернулся назад, стараясь молодецки, по военному придержать рукой шпагу и, желая нахмуриться, сделал смешную гримасу. Князь Андрей, вспомнив его без запог и теперь, глядя на его неловкие движения, особенно смешные тем, что Ананьев видимо старался придавать себе воинственный вид, менее всего шедший к его наружности, князь Андрей смотрел на него с ласковой улыбкой снисхождения и первый поклонился ему.