Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть первая

[ Далее со слов: В высших сферах армии с полдня 19 числа… кончая: …передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества. — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. XI.]

[2470] Императоры и [2471]приближенные волновались надеждою и опасениями за исход завтрашнего дня [2472]и боялись преимущественно того, чтобы Буонапарте не обманул их, не отступил быстрым маршем в Богемию и лишил их верного успеха, который, казалось, всё обещало.

<���Люди, думавшие собственно о завтрашнем сражении (их было немного)>, были: сам государь, князь Долгоруков, Адам А. Чарторижский.

Главной пружиной движения был Вейротер, и его помощники были отягчены подробностями дела.

Он ездил на аванпост осмотреть неприятеля, диктовал по немецки диспозицию, ездил к Кутузову и к государю и указывал ему на плане предполагаемое расположение и движение войск. Вейротер, как человек слишком занятый, даже забывал быть почтительным с коронованными особами. Он говорил быстро, неясно, не глядя на лицо собеседника, не отвечал вдруг на делаемые ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид самонадеянно гордый и вместе с тем растерянный. Он чувствовал себя во главе начатого движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся под крутую гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал, но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени думать о том, к чему поведет это движение. Большинство же людей в квартире императоров были заняты совсем другими интересами. В одном месте говорилось о том, что хотя и желательно было назначить генерала NN командиром кавалерии, это неудобно было потому, что австрийский генерал NN мог оскорбиться этим, а его надо было менажировать, так как он был в милости у императора Франца. И потому предполагалось дать NN звание начальника кавалерии крайнего левого фланга. В другом месте конфиденциально рассказывалось и шутилось о том, как граф Аракчеев отказался от назначения командующего одной из колонн армии.

— Что ж, по крайней мере, это откровенно, — говорили про него, — он прямо сказал, что его нервы не могут этого выдержать.

— Откровенно и наивно, — говорил другой.

Еще в другом месте старый, обиженный генерал доказывал свои права на командование отдельною частию.

— Я ничего не желаю, но, прослужив двадцать лет, мне обидно остаться без назначения и поступить под команду генерала моложе меня. — Старый генерал, со слезами в голосе, уверял, что он желает одного — иметь возможность показать свое усердие государю императору, и действительно, старика нельзя было обидеть и, попросив через того и того, для старика устраивали совершенно новое, совсем ненужное назначение.

Между австрийскими генералами шли соображения и переговоры о том, каким бы образом устроить так, чтобы австрийские начальники не были под командою русских и чтобы слава завтрашней победы не могла быть отнята самонадеянными русскими варварами. Старались устроить так, чтобы в тяжелые, невидные места, в которых не предполагалось блестящих действий, посылать русских, а австрийцев приберегать для тех мест, где должна была решаться участь сражения. Еще в другом месте говорилось о том, как необходимо удержать императора Александра [2473]от высказанного им намерения и, сообразного его рыцарскому характеру, желания лично участвовать в деле и подвергать себя опасности. Сотни штабных хлопотали о том, как бы им завтрашний день находиться в свите императоров; некоторые только потому, что там, где будет император, менее всего опасности, некоторые из того соображения, что при императоре более всего будет награды. Делались предположения уже о том, куда отправятся войска после победы. [2474]

В 8-м часу [в] вечеру приезжал сам старик Кутузов в главную квартиру императоров и в известном кружку одобрительно повторяли его разговор с графом Толстым, обер гоф маршалом. «Vous avez l’oreille de l’empereur, dites lui que la bataille sera perdue, [2475]— сказал будто бы Кутузов с целью вперед обеспечить себя от упреков и взвалить в случае неудачи всю вину на чужие плечи. Но неудачи нельзя было и не нужно было предвидеть, и потому весьма одобряли ответ графа Толстого: «Eh, mon cher général, je me mêle du riz et des poulardes, mêlez vous des affaires de la guerre». [2476]

В десятом часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где был назначен не столько военный совет, сколько окончательная отдача приказаний для завтрашнего дня. Все начальники колонн были [потре]бованы к главнокомандующему и все явились, за исключением князя Багратиона, который был не в духе и отказался приехать под предлогом отдаленности расположения своего отряда. Он ворчал, что колбасники всё перепутали, и говорил, что сраженье будет проиграно. [2477]

Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. [2478]

[ Далее со слов: В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего… кончая : …и распоряжения все до малейших подробностей остаются те же. — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. XII.]

Кутузов проснулся, [2479]хрипло прокашлялся и оглянул генералов.

— Господа! Диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час) не может быть изменена, — сказал он. — Вы ее слышали. И все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее, — он помолчал, — как выспаться хорошенько.

Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. [2480]

Был 2-ой час ночи, когда Ростов, присланный к главнокомандующему от Багратиона, получил наконец переведенную и переписанную [?] диспозицию, [2481]для доставления князю Багратиону, и на рысях, сопутствуемый гусаром, отправился к Позоржицу, нашему правому флангу. [2482]

Накануне Ростов не спал, находясь в фланк[ерской цепи] авангарда, нынче он с вечера был назначен ординарцем Багратиона и опять ему не удалось заснуть. Он дремал все время, когда писалась диспозиция, и огорчился, когда его разбудили, сказав, что готово, и он может ехать. В первое время, сидя на лошади, он очнулся.

Ночь была темная и облачная, почти полный месяц то скрывался, то опять показывался, открывая ему со всех сторон [2483]кавалерию и пехоту, в которых очевидно происходили приготовления. Несколько раз встречались ему скачущие адъютанты и верховые начальники, принимавшие его за другого и спрашивавшие его о том, какие он везет известия или приказания. Он отвечал, что знал, и спрашивал о том, что другие знали и в особенности о государе, которого он всякую минуту думал встретить.

Проехав несколько верст и желая выгадать крюк, он сбился с дороги и заехал в середину костров пехоты. Он подъехал к одному, чтобы спросить дорогу. Солдаты не спали и большая толпа сидела и стояла около ярко пылавшего костра.

— Вали, брат, всё равно, что ж, австрияку моей имуществу доставаться, — говорил один солдат, с размаху кидая крашенный стул на пламя костра.