Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть первая

— А вот поезжай и станешь служить. Служить надо.

После разговора с отцом князь Андрей [3408]окончательно решился не ездить в Петербург, [3409]обдумал, как и кому он пошлет свой проект и как и чем он будет в деревне заниматься следующее лето и зиму.

Великим постом 1809-го года он должен был поехать в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном. Сначала занятия по проекту, приближавшиеся к концу, удерживали его, потом нездоровье. Рана его стала болеть и он стал кашлять. Так что он только после святой, в апреле, когда прошли реки, слабый и больной, выехал в свою поездку. [3410]Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, [3411]поглядывая на первую траву, листья березы, и ледок, и грязь дороги. [3412]Он ни о чем не думал, а лениво смотрел [3413]по сторонам. Проехали перевоз, на котором они говорили с Пьером. Грязные деревни, гумны, зеленя, спуск с оставшимся снегом у моста, подъем по размытой глине, опять поле с жнивьем, кустарник, зеленеющийся кое где, и они въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было [3414]почти жарко и зелено, ветру не слышно было. [3415]Береза, вся обсеянная зелеными, клейкими [3416]листьями, не шевелилась. [3417]Из-под прошлогодних листьев, поднимая их, зеленелась [3418]первая трава и [3419]лиловые цветы [3420]вылезали из под сухого листа. Лошади зафыркали, въехав в лес, и виднее запотели.

Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил.

Но, видно, Петру мало было сочувствия кучера, он повернулся на козлах к барину.

— Ваше сиятельство, лёгко как? — сказал он, почтительно улыбаясь. [3421]

— Что?

— Лѐгко, ваше сиятельство. [3422]

«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно», подумал он, оглядываясь по сторонам. «И то зелено всё уже. Как скоро. И береза, и [3423]черемуха, и осина уж начинает… А дуб и незаметно. Да, вот он дуб». На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, [3424]он был в десять раз толще и в два раза выше каждой [3425]березы. Это был огромный, в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей [3426]старыми болячками. С огромными своими, неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами он, старым, сердитым и презрительным уродом, стоял между улыбающимися, ликующими березами. «Весна, и любовь, и участие», как будто говорил им этот дуб, «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же и всё обман. Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите — растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они, из спины, из боков, как выросли — так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам». Цветы и трава были и под ним, птицы перелетали и на его сучья, но он, всё так же хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно стоял посреди их. [3427]

Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, [3428]как будто он чего то ждал от этого дуба. Но дуб оставался всё таким же презрительным, злым и недоверчивым к весне и счастию. «Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб», думал князь Андрей, «пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем: жизнь, наша жизнь кончена. Некуда мне ездить и нечего искать. Буду доживать в деревне, стараясь не делать зла и, чем умею, наполняя свои досуги».

II.

По опекунским делам рязанского именья князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был Илья Андреевич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему. Был первый жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и в первый раз хотелось купаться. Князь Андрей подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых и из за деревьев услыхал женский веселый крик и увидал бегущую наперерез его коляски толпу девушек в светлых платьях. Впереди других ближе подбегала к коляске, рассыпая грибы из подола, черноволосая и черноглазая [3429]девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком.

— Папа! — закричала эта девушка и, тотчас же узнав чужого и даже не приглядевшись к его лицу, с смехом побежала назад. Князю Андрею стало досадно, больше чем досадно — больно, что в такой прекрасный день, при таком веселом солнце эта девушка не только не знает его, но и не хочет знать про его существование и довольна и счастлива какой то своей отдельной — верно глупой — но веселой и счастливой жизнью. Девушка эта была Наташа. За обедом князь Андрей видел ее, но не [3430]обращал на нее ни малейшего внимания. «Уездная барышня», подумал князь Андрей. [3431]

Граф Илья Андреевич в 1809 году жил в Отрадном всё так же, как и прежде — т. е. принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею и, употребив различные хитрости, оставил его ночевать.

Князь Андрей долго не мог заснуть на новом месте. Он читал долго, потушил свечу и опять зажег ее. В комнате, с закрытыми изнутри ставнями, было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, досадовал на себя за то, что остался. Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет осветил его, стол со свечкой и часть кровати. Он отворил окно. Ночь была свежая и душистая. Перед самым окном был ряд подстриженных лип, черных с одной и серебристо освещенных с другой. За липами была какая то блестящая крыша, правее — большая береза и, выше ее, почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Он посмотрел вниз под окно. Там была видна едва просохшая дорога и та мелкая, курчавая травка, которая всегда растет около домов, была ясно видна. Так светло было. Князь Андрей перегнулся через окно и смотрел на эту траву, ожидая сна.

Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он видел свет из этого окна, слабо и красно падавший вниз, и слышал женский говор.

— Только еще один раз, [3432]— говорила Наташа, — возьми только эти две ноты.

— Да когда же ты спать будешь? [3433]— отвечала Соня.

— Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз… — Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то. [3434]

— Ну, теперь спать и конец.

— Ты спи, а я не могу, — отвечал [3435]голос Наташи, приблизившейся к окну. Она, видимо, уселась с ногами на окно. Долго после этого оба голоса молчали. Слышны были только ночные звуки.

— Соня! Соня! — Послышался опять голос Наташи. — Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Спит… — Она долго молчала и потом тихо, тихо начала петь какую то тихую мелодию, но, не допев ее, она остановилась. — Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, — заговорила она почти со слезами досады в голосе. — Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало!