Иван Барков - Озорная классика для взрослых [сборник litres]

…Я собираюсь в Москву – как бы не разъехаться. Яна-печатал твое «К ним» противу воли Жуковского. Конечно, я бы не допустил к печати ничего слишком горького, слишком озлобленного. Но элегическую е…ену мать позволено сказать, когда невтерпеж приходится благородному человеку. Кланяюсь всем твоим и грозному моему критику Павлуше. Я было написал на него ругательскую антикритику, слогом «Галатеи» – взяв в эпиграф Павлуша медный лоб приличное названье! собирался ему послать, не знаю куда дел.

Когда-то свидимся? заехал я в глушь Нижнюю, да и сам не знаю, как выбраться? Точно еловая шишка в ж…пу вошла хорошо, а выйти так и шершаво. Кстати; о Лизе голенькой не имею никакого известия. О Полиньяке тоже. Кто плотит за шампанское, ты или я? Жаль, если я. Кабы знал, что заживусь здесь, я бы с ней завел переписку взасос и с подогревцами…

Майков, трагик, встретя Фонвизина, спросил у него, заикаясь по своему обыкновению: видел ли ты мою «Агриопу»? – видел – что ж ты скажешь об этой трагедии? – Скажу: Агриопа засраная ж…па. Остро и неожиданно! Не правда ли? Помести это в биографии, а я скажу тебе спасибо.

Вчера получил я, мой друг, два от тебя письма. Спасибо; но я хочу немножко тебя пожурить. Ты, кажется, не путем искокетничалась. Смотри: недаром кокетство не в моде и почитается признаком дурного тона. В нем толку мало. Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивая тебе з…; есть чему радоваться! Не только тебе, но и Парасковье Петровне легко за собою приучить бегать холостых шаромыжников; стоит разгласить, что-де я большая охотница. Вот вся тайна кокетства. Было бы корыто, а свиньи будут. К чему тебе принимать мужчин, которые за тобою ухаживают? не знаешь, на кого нападешь…

Что делает брат? я не советую ему идти в статскую службу, к которой он так же неспособен, как и к военной, но у него по крайней мере жопа здоровая, и на седле он всё-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии.

В 1832 году Лермонтов сменил студенческую аудиторию на казарму: оставил филологический факультет Московского университета и поступил в Школу гвардейских кавалерийских юнкеров в Санкт-Петербурге. Муштра, смотры и парады сменялись светскими балами, кутежами и разными гусарскими «шалостями». Образовался небольшой литературный кружок, в котором способные к поэтическому творчеству юнкера перелицовывали популярные песни и романсы в произведения «пикантного» содержания. Лермонтов никому не уступал в остротах и веселых шутках. В 1834 году кому-то из юных острословов пришло в голову издавать рукописный журнал. Сказано – сделано. Журнал назвали «Школьная заря». Вышло номеров семь… Под невинным заголовком помещались произведения самого нескромного содержания, которые потом расходились по Петербургу в списках.

Первый биограф Лермонтова, П. Висковатый, использовавший для жизнеописания поэта воспоминания современников, сообщил:

«Тут-то Лермонтов поместил ряд своих поэм, заслуживших ему известность «нового Баркова». Произведения эти отличаются жаркой фантазией и подчас прекрасным стихом, но отталкивают цинизмом и грязью, в них заключающимися… Таким образом, первая поэтическая слава Лермонтова была самая двусмысленная и сильно ему повредила.

Когда затем стали появляться в печати его истинно прекрасные произведения, то знавшие Лермонтова по печальной репутации эротического поэта негодовали, что этот гусарский корнет «смел выходить на свет со своими творениями». Бывали случаи, что сестрам и женам запрещали говорить о том, что они читали произведения Лермонтова: это считалось компрометирующим. Даже знаменитое стихотворение на смерть Пушкина не могло изгладить этой репутации, и только в последний приезд Лермонтова в Петербург за несколько месяцев перед его смертью, после выхода собрания его стихотворений и романа «Герой нашего времени», пробилась его добрая слава».

Что же касается эпистолярного жанра, то все дошедшие до нас письма Лермонтова, даже к приятелям-гусарам, отличаются прекрасным, чистым русским языком. Слой эротизма, по сравнению с Пушкиным, в творчестве Лермонтова очень тонок…