Михаил Осоргин - Чудо на озере

При этих словах, Павел Иванович встал и — к большому моему смущению — низко, почти в пояс, мне поклонился.

— Покорнейше и убедительнейше прошу в авторитетном вашем указании не отказать.

Я уже хотел было согласиться (хорошо, мол, пусть выходит!), когда Павел Иванович, развернув газету и взяв из большой пачки писем верхнее, начал медленно и с выражением читать:

«Дражайшая Анна Павловна, в прошедший понедельник изволили вы разрешить мне письменно вам о себе напомнить. И действительно, данный день является незабвенным в моей памяти, после чего цельную неделю обдумывал о предстоящей встрече, каковая состояться не могла…»

— Простите, Павел Иванович, что вы это читаете?

— Письмо от жениха к дочери моей Анне Павловне. Самое первое, при начале ихнего знакомства в позапрошлом году, от 7-го сентября.

— А… какое это имеет значение, письмо его?

Павел Иванович снял очки, протер очень чистым платком, опять надел и сказал:

— Значение чрезвычайно важное, как бы документ. Познакомились они тому назад два года и три месяца, и сразу произвели впечатление. И тогда же вскоре, с отцовского моего разрешения, начал он писать ей письма. Дочь моя живет при мне и из дому выходит редко, занимаясь хозяйством. Письма же его я все сохраняю, по прочтении их мне дочерью вслух. Я своей дочери не стесняю, но всякая переписка идет через меня. Ответных копий, действительно, я не сохранял, его же письма имею под номерами. Не хочу затруднять вас рассказом, письма же все прочту вам в полном порядке постепенности, чтобы составили заключение прямо по личным документам о возможности брака.

— Их много, писем?

— Сто четыре номера, включая полученное в минувшее воскресенье, на которое ответ еще не послан.

— А вы, Павел Иванович, своими словами не расскажете? Покороче…

— Зачем же рассказывать, зря вас беспокоить, когда все письма налицо в подлинном оригинале. Ни единой строчки от вас не скрою, как в чисто семейном деле.

— Да что же в письмах этих? Какие-нибудь обещания с его стороны? Или история какая нибудь сложная?

— Обещаний никаких, и истории тоже нет никакой. Письма не то, чтобы любовные, а обыкновенно — как пишет заинтересованный человек к молодой девушке. Иные и со стихами, но не личной выделки, а известных поэтов, Некрасова, Апухтина, Надсонова и других с указанием фамилии. Обещаний же никаких быть не могло, так как дело не решенное. Именно поэтому я и обращаюсь к вам, как человеку ученому, вроде как для экспертизы. Позвольте первое дочитать, а за сим приступим ко второму: «каковая состояться не могла, однако, успокаиваю себя надеждой, что батюшка ваш Павел Иванович разрешат вам побывать у Олимпиады Симеоновны в предстоящий вторник, где и надеюсь видеть вас лично…»

— Кто это — Олимпиада Симеоновна?

— Олимпиада Симеоновна это, точно говоря, дочери моей по покойной ее матери двоюродная тетка; Муж ее торгует в рядах бакалеей.

— Ага! Ну что же, Павел Иванович, все это люди солидные, положиться можно. Я бы вам посоветовал…

— Бесспорно, люди солидные. И как из следующего письма сами изволите усмотреть, в доме своем принимают только людей рекомендованных по строгой проверке, в том числе и господина Герасимова.

— А это кто?

— А это и есть жених. Если, конечно, в случае благоприятного совета вашего, я дам благословение на брак.

— Я, Павел Иванович, ничего против не имею… По моему…

— Покорнейше благодарю за доверие, но уж позвольте вам все письма зачитать. Истории в них никакой, однако, важно знать в рассуждении искренности. Если человек искренний и откровенный — я дочь готов отдать, и даже сопровождаю небольшим, по мере сил моих приданным. В противном же случае подожду. Одним словом — как скажете.

«… надеюсь видеть вас лично. По этому поводу предуготовил для вас нравящееся стихотворение…»

— Он не конторщик, жених ваш?

Павел Иванович снял очки, и вдруг солидное лицо его приятно улыбнулось:

— Именно — конторщик при торговом предприятии вдовы Потапова и сыновья. Вот я и говорю: что значит высшее образование!

— А он с высшим образованием?

— Что вы, помилуйте, он с обыкновенным, трехклассное училище. А это я про вас, — что сразу, не зная человека, по первому письму изволили указать точно должность. Вот оттого я и решил зачитать вам все письма для полного определения Человека. И именно пишет он дальше следующее…

Дальше было очень тягостно. Павел Иванович, более не отвлекаясь, читал медленно, с выражением, письмо за письмом. Следить я не мог, потому что очень боялся заснуть. Иногда тараща глаза и стараясь не прикасаться спиной к спинке кресла, я видел сквозь туман, что пачка писем прочитанных растет, пачка не прочитанных не уменьшается. Наконец, взглянув на часы, увидал, что приемное мое время окончилось как раз на строках стихотворения:

На слове «эмблемы» Павел Иванович запнулся, а я быстро сказал:

— Как мне ни грустно, Павел Иванович, прерывать вас, но мое приемное время окончилось, а я боюсь, что кто-нибудь меня еще ждет для совета…

Павел Иванович спокойно сложил письма в общую пачку и сказал:

— Понимаю, затруднять не хочу. Я и не рассчитывал за один раз кончить. Прочитал я вам четырнадцать писем, остальные можно отложить до будущих разов. Дело мое не спешное, ждала девушка два года, подождет и лишний месяц. Так вам даже удобнее будет на досуге обдумать прочитанное. Покорнейше вас благодарю, и уж разрешите зайти в следующий раз, когда объявлен прием.

Тут меня осенила мысль:

— Вот что, Павел Иванович. Дело это сложное, и будет лучше, если ознакомлюсь с документами вашими дома, внимательно, аккуратненько. Надеюсь, что вы мне их доверите.

Павел Иванович подумал и, на радость мою, согласился, предупредив, что почерк у жениха не очень разборчивый.

Когда я провожал его и выглянул в дверь приемной, я увидел, что там ждут двое, женщина и мужчина. Но, к удивлению моему, оба они поднялись и ушли вслед за Павлом Ивановичем.

Пришел он ко мне через три дня, снова солидно и прочно уселся в кресло и вынул из кармана письмо в конверте. Со своей стороны я извлек из портфеля его «документы», которых, грешным делом, прочесть не смог, — однако, перелистал. Все письма были похожи одно на другое, одинаково начинались, одинаково кончались и редкий раз не содержали переписанный стишок. Говорилось в них о чувствах, но в выражениях не страстных, а самых деликатных. Выражалась и надежда на соединение брачными узами, буде на то согласится родитель.

Свое заключение я начал издалека:

— Павел Иванович, хотите ли вы счастья дочери?

— Об ином и не думаю. Не хотел бы — и затруднять бы вас не стал.