Павел Бажов - Малахитовая шкатулка [Уральские сказы. Илл. А.Н. Якобсон]

— Веру потоптали! Городским табашникам продались! Выгнать всех из Шарташа. Чтоб и духу не осталось!

Братья на дыбы:

— Попробуй! Скиты размечем!

За скитников, понятно, вступились и за братьев тоже. Шарташ и закачался — на две стороны пошёл. В задор люди вошли. Всяк своё доказать хочет. От скитников больше всех старался Михей Кончина. Мужик справный. Слово-то у него по праздникам услышишь, а тут горячится, кричит, кулаками грозит. И в семьях свара пошла. У одного из семерых-то братьев жена в скиты сбежала: испугалась стариковских слов.

С этой свары по-настоящему поиски золота и начались. Перфил, у которого жена-то в скиты от греха ударилась, так и объявил:

— Жив не буду, а золото найду. Тут оно где-нибудь.

За этим Перфилом другие потянулись, принялись землю ворошить. Всё-таки от той ямы, которую Ерофей раскопал, далеко не уходят. Разговоров про золото ещё больше стало. Всяк по-своему судит, как его искать да от какой причины золото в земле заводится. По темноте плетут несусветное, и от скитников-начётчиков нитка тянется про скованного в земле золотого змея. Одним словом — неразбериха. До того в этих разговорах запутались, что иные от поиску отставать стали. Другие, наоборот, ещё усерднее за рытьё взялись. Подальше от Ерофеевой ямы отходить стали. Глядишь, то один, то другой и наскочит на породу с золотой искрой. Блестит въяве, а не возьмёшь. Начальство около этих новых ям толчею на речке поставило. Стали ту породу пестами долбить, потом через огонь из неё золото добывать. Только немного получалось, но всем видно стало — золото в той породе есть и добыть его можно.

Народу всё-таки охота добраться до тех золотых комышков, которые Ерофей нашёл. Ну, никак не выходило. Потом уж это открылось через одну женщину да вовсе зряшного мужичонка, коего жена заставила яму в новом месте рыть.

Так вышло. У Михея Кончины в семье была его сестра. Глафирой звали. Девушка, сказывают, пригожая и работящая. Женихов у неё хоть отбавляй. Только Михей с этим не торопился: выбирал, видно. Сама Глафира тоже никого не приглядела. Вот тут и подвернулся Вавило Звонец. Мужичонко, прямо сказать, незавидный. Из таких, коя больше всего любят по завалинкам посидеть да побалакать. Руки-то ему только на то и надобны, чтоб языку пособлять: где развести, где помахать, где пальцем прищёлкнуть. Зато языком Вавило, как говорится, города брал. Кого хочешь заставит уши развесить.

Этот Вавило Звонец и подсыпался ко Глафире. На ту пору у него беда приключилась: жена умерла. Ребят хоть не осталось, а всё вдовцу не сладко жить, Вавило, значит, и давай напевать про свою участь горькую. Разжалобил девушку до того, что она самоходом за него замуж пошла. Скитники-начётчики побаивались, понятно, Михея, только и Звонец им не чужой. Подумали-подумали, окрутили. Михей в обиде на скитников, а сестре заказал передать: больше ко мне на глаза не кажись.

У Глафиры со Звонцом доли не вышло. Известно, сколь жена ни колотись, а если у мужа один язык в работе, так в квашне не густо. Глафира у брата в достатке жила, впроголодь-то ей живо наскучило. Она и говорит мужу:

— Ну, Вавило, живи, как тебе мило, а я тебе больше не жена, потому не работник ты, а вроде худого ботала.

Вавило давай её улещать, только она не поддаётся.

— Слыхала, — говорит, — сладких слов не мало, да дела не видала.

— Вот погоди, — отвечает, — дай журавлей дождаться. Увидишь, какой я человек.

— На что, — спрашивает, — тебе журавли сдались? На хвостах, что ли, тебе богатство принесут?

Смеется, видишь, а сама залюбопытствовала маленько. Звонцу того и надо. Который человек залюбопытствовал, того Звонец непременно оболтает, потому из таких был — сам себе верил. Тут и принялся расписывать.

— Многие, — говорит, — золото ищут, а ни у кого настоящего- понятия нет. В старых списках про это во всей тонкости показано. Владеет золотом престрашный змей, а зовут его Дайко. Кто у этого Дайка золотую шапку с головы собьёт, тот и будет золоту хозяин.

Глафира сперва не верит, посмеивается:

— Журавли-то с которого боку тут пришлись?

— Журавель, — отвечает, — в том деле большую силу имеет. В ту самую ночь, как журавли прилетят, змей Дайко ослабу в своей силе даёт. Тогда и глуши его тайным словом.

Глафира и давай спрашивать, что за тайное слово, коим змея глушат, и как до того змея добраться. У Звонца, конечно, на всё ответ готов.

— Надо, — объясняет, — в потаенном месте яму вырыть поглубже да в ней и дожидаться, когда журавли закурлыкают. Змей Дайко, как услышит журавлей, поползёт из земли их послушать. Весна, видишь, он и разнежится тоже. Приоденется для такого случаю. На голове большущий комок золота, вроде шапки али, скажем, венца, а по тулову опояски золотые, с каменьями. Под землёй Дайко ходит как рыба в воде, только через яму ему всё же поближе. Он тут и высунет голову. Человек, который в яме сидит, должен тут сказать самым тихим голосом:

«Подай-ко, Дайко, свой золотой венец да опояски!»

От того тихого слова змей Дайко очумеет, голову маленько сбочит, будто слушает да разобрать не может. Тут и хватай у него с головы золотой комок. Коли успеешь, ничего худого тебе змей не сделает, потому с шапкой силу потеряет и станет камень камнем, хоть кайлой долби. А коли оплошаешь да змей на тебя поглядит, сам камнем станешь.

Глафира посомневалась:

— Такое дело и удалому по грудки, а тебе выше головы.

Ну, Звонец недаром так назывался. Оболтал-таки жену, поверила, а про себя думает: заставлю испытать на деле. Вот и начала донимать Вавилу, чтоб поскорее яму в потаенном месте сготовил. Тот стал отговорки всякие придумывать: «время не подошло, земля не оттаяла».

Только Глафира не отступает, за ворот взяла:

— Пойдём выбирать место!

Вавило ещё отговорку нашёл: днём нельзя — скитники увидят, а ночами какая работа в эту пору, коли волков сила.

Глафира своё твердит:

— Огонь на что? Разведёшь — не подступят волки.

Добилась-таки. Пришлось Звонцу собираться. Кайлы, конечно, у него не было заведено, так он топор-тупицу взял. Ну, ломок да лопату тоже. Собирается так, а про себя думает: «Отсижусь у соседей либо у скитников, утречком пораньше прибегу». Жена своё в голове переводит: «Что-то мой муженек волков боится, а об огне у него и думушки нет. Сфальшивить, видно, хочет».

Подумала так и говорит:

— Сама с тобой пойду.

Звонец давай отговаривать:

— Не пригоже такое женскому полу. Небывалое дело.

Глафира упёрлась:

— Мало ли чего не бывало, да стало.

Так и не мог Звонец отбиться, пошла с ним Глафира. Полный горшок углей из загнетки нагребла.

Звонец злится, конечно, да хитрости придумывает:

«Коли на то пошло, заведу её подальше. Ноги по снегу-то наломает, другой раз не увяжется».