Николай Каразин - Рождественские рассказы

Несчастный ювелир в оцепенении стоял посреди всей этой слезливой сумятицы и сознавал, что это галлюцинация, бред, что ничего нет... Но как же это неотвязчиво, как правдиво... Вот этот, например, детский голосок — он его знает — это больной, рыжий гимназист, чахоточный... Его мама все на лекарства закладывала, надоела ему даже... Но Димант давал, все давал, не отказывал... Чего же этот неблагодарный мальчишка орет:

— И когда же это, наконец, кончится?..

Ювелир решил бороться изо всех сил — он даже голос возвысил, хотел перекричать все эти тоскливые, плачущие голоса. Он грозно, во все горло крикнул:

— Молчать! Зачем проклинаете? Сами вы все проклятые!.. Чтоб вам руки, ноги, языки посводило, если кто живы, чтобы вам на том свете черти шкуру сдирали, которые уже померли… чтобы вам...

Вдруг из передней послышался резкий, дребезжащий звонок.

Димант обрадовался этому, кажется, что на этот раз действительному, реальному звуку. Он неслышными шагами пробрался в переднюю и стал прислушиваться...

— Кто бы мог быть в такое неурочное время? — подумал он и спросил: — Кто там?

Ответа не последовало... Димант, выждав с минуту, окликнул еще... тоже полное молчание...

Вдруг он почувствовал, как острый холод потянул через всю квартиру, словно кто-то отворил либо окно на улицу, либо эту прочно забаррикадированную дверь.

— Воры! — завопил несчастный ювелир и бросился в спальню за своим револьвером.

В узком коридоре что-то загремело, падая и разбиваясь вдребезги; кто-то прокладывал там себе дорогу и очень энергично. А посреди спальни стоял здоровенный детина в маске, из-под которой виднелись клочья рыжей бороды. Субъект был в плисовом пиджаке, шея замотана бабьим платком, на ногах мягкие войлочные коты... Это все Димант в одно мгновение успел разглядеть и запомнить. Он также хорошо видел, что посетитель держал в одной руке здоровое долото, а в другой его же собственный, димантовский, и, значит, заряженный револьвер...

— Пикнешь — тут тебе и конец! — сказал замаскированный.

— Пикнешь — тут тебе и конец! — сказал другой голос из передней.

— Только пикни! — произнес третий за спиной несчастного, и Борух почувствовал, как его сжали могучие тиски, как его локти охватила веревочная петля и стянула крепко-крепко, так что даже в плечах что-то хрустнуло...

— Сиди-ка тут смирно и не мешай нам... Мы только легкую ревизию сделаем — небось, всего не заберем... у тебя столько тут добра припасено, что в один раз где троим управиться... ты вот ключи подай да укажи, где что... эти, что ли?

Громила вытянул связку из кармана арестованного.

— Ну, ребята, не копаться, за работу! А ты, молодец, около кассы орудуй пока, да за хозяином поглядывай... время деньги!

И ночные посетители принялись за работу. Это все были люди многоопытные, умелые; они принялись без суеты, не спеша, обнаруживая большой навык к делу и опытность.

А Димант, скрученный в локтях, притянутый к цепи собственной кассы, сидел и смотрел.

Теперь к нему вернулось его прежнее хладнокровие и самообладание... Это невыносимое состояние духа, мучившее его до сих пор, доводившее его до галлюцинации, исчезло пред лицом одной определенной опасности, он только внимательно всматривался в каждую личность, могущую впоследствии помочь ему в розысках этих замаскированных посетителей, если только те оставят его живым, а убивать им нечего, ведь он, Димант, им не мешает, он даже помочь готов. И вот он, заметив, что громила, внимательно осмотрев личинки замков кассы, не так принялся за дело, он же, Димант, остановил его и сказал:

— Не этот ключ! Возьмите короткий с кольцом, надавите прежде эту кнопку там!

— Все равно, сломают и вещь попортят даром! — подумал он при этом.

— Да хозяин-то у нас умный, сообразительный! — захохотал громила у кассы.

— Должно, дрессированный! — отозвался другой из спальни.

— Это он до сундука, что под кроватью, добрался! — подумал Борух, глубоко вздохнул и вдруг, сам неожиданно для себя, заплакал.

Давно уже, лет сорок, может быть, с самого детства, этого с ним не случалось!..

— Жалко, небось, награбленного добра стало? — усмехнулся тот, кто возился с кассой... — Небось, оставили еще тебе на разживу...

— Воды... воды принеси... в горле жжет... — бормотал несчастный ювелир, с трудом сдерживая истерические рыдания...

— Ну, ты полегче! А то я тебя этим напою. Разом смолкнешь!

Димант закусил до крови себе губу и отвернулся, чтобы не видеть разгрома.

А громилы с полным невозмутимым спокойствием продолжали свою работу. Они выбрасывали на пол опорожненные футляры и все связывали в удобные для выноса узлы, запихивали себе за пазухи и в карманы шаровар, за голенища сапог, а все им попадалась на глаза все новая и новая соблазнительная добыча.

Время шло... Стрелки стенных часов показывали половину пятого утра. Пора и уходить подобру-поздорову...

Стоят над связанным ювелиром громилы и думают, как поступить: пришибить ли для душевного спокойствия, или так оставить живого, связанного?..

А Диманту все равно, решительно все равно — только вот руки скрученные очень ломит, и очень холодом веет по полу...

Очнулся Борух, когда в окна его квартиры серый день заглянул. В открытых настежь парадных дверях стоит рыжебородый дворник, а за ним околоточный и еще двое полицейских, на площадке еще посторонние лица топчутся.

— Ведь вот какое дело, поди же ты! — хлопает по бедрам дворник. — Я-то иду лестницу убирать, гляжу — дверь отворена, заглянул — а оно вон что... Оказия!..

— Начнем осмотр отсюда! — говорит околоточный... — Не трогать! — добавил он, заметив, что двое из добровольцев хотели было развязывать полубесчувственного ограбленного ювелира. — Не трогать до осмотра и описи положения...

Он вынул чернильницу, достал листик бумаги из своего портфеля и начал:

— Лежит на боку, руки скручены веревкой вроде как бы вожжей, или на манер такой, что дрова носят... Голос подает не особенно явственно, как бы мычанию подобный...

— Не иначе, как через окно... Они, значит, с чердака спустились и вырезали окошко... Иначе невозможно, потому дверь на черную лестницу извольте видеть... А ушли они так через паратную... Уж это верно! — разъяснял дворник, уже заглянувший и в другие комнаты...

— Правая нога под себя подогнута, левая... — продолжал описывать положение околоточный... — А как же это они на чердак попали? — прервал он размышления дворника, строго взглянув в его сторону.

— А это невозможно даже измыслить, должно полагать, с крыши соседнего дома: это случается...

— Да развяжите его вы скореича, несчастного! — завопила кухарка из соседней квартиры... — Видите, человек, может, кончается, а вы тут...