Георгий Яблочков - Рассказы

Борьба была молчаливая. Молча, капитан привёл генерала и, посадив его против чёрных, сам вытянулся подле него. Молча сел Павел Осипович против белых. Молча двинули они первые фигуры и провели между прошлым и настоящим неизгладимую черту. Но за этой борьбой, затаив дыхание, следил весь сумасшедший дом, вся Россия, весь мир. Работали телеграфы, говорили телефоны, исчезли все остальные интересы — все ждали. Невидимой струйкой эфирное сознание буравило над головой Павла Осиповича крышу и потолок.

В 1 час 24 минуты последнего дня началась эта борьба и без перерыва, со страшным напряжением шла семь часов. Это не была обыкновенная шахматная игра. Старые правила были здесь ни при чем. Ни тот, ни другой не умели играть. Новые правила, по молчаливому соглашению, создавались и отменялись каждый момент. Маленькие духи, вселившись в фигуры, наступали, теснили, отступали, бросались из засады и окружали друг друга. Белые сразу начали нападать. Через полчаса генерал устал и, распустив нижнюю губу, сладко заснул. Двигал фигуры один капитан. Бледный, с облитым потом лицом, он стоял, как скала, но Павел Осипович торжествовал. Пронизывая сверхъестественным взглядом своего врага, он чувствовал, как тот внутренне, не переставая, дрожал.

Вечером пришла депутация всех стран и убедительно просила отложить борьбу до следующего дня. Под руки, с величайшими почестями, борцов развели. Павел Осипович, как убитый, заснул до утра.

На следующий день доктор признался ему, что он его тайный сторонник и уверен в победе. Павел Осипович знал это сам. Буравя потолки, эфирное сознание ближе и ближе подходило к нему.

В 1 час 33 минуты второго последнего дня снова началась борьба. Генерал уже не спал, а сидел с испуганным и плаксивым лицом. Павел Осипович наступал, чувствуя непобедимую силу в своих глазах. Капитан слабел, защищаясь из последних сил.

Ровно в 4 часа ударил гром. Пробив все потолки, эфирное сознание соединилось с Павлом Осиповичем навсегда. В диком восторге вскочив, он одним взмахом смахнул чёрные фигуры с доски. Генерал заплакал, как испуганное дитя. Громовым голосом Павел Осипович запел гимн торжества. Почернев, капитан выкатит глаза, раскрыл рот и грохнулся на пол. У него лопнуло сердце.

Весь сумасшедший дом кружился, прыгал и выл. Павел Осипович плясал танец победы над трупом врага. Торжественная депутация подняла его на плечи, и его понесли в железную комнату короновать.

1912 г.

Это было под Лаояном. Наш эскадрон был спешно переведён на левом фланге далеко в сторону и расположился в двух деревнях. Подозревалось обходное движение неприятеля. Дня через два после прибытия меня позвал эскадронный и дал приказ: взять двадцать человек и сделать рекогносцировку на Фун, или Хун — не помню — и на Лу-фу, две деревни, лежащие почти в горах. Получились сведения, что там показались японцы.

Мы разобрали маршрут по карте, я вернулся к себе, велел людям приготовиться, и часа через два мы выступили. Деревня Фун должна была находиться верстах в пятнадцати к северу. Доехав до неё, надо было взять на северо-восток, добраться по очень пересечённой местности до Лу-фу, расположенной на дороге, ведущей через какой-то перевал и оттуда, другой уже дорогой, вернуться назад, описав, таким образом, треугольник, вершина которого находилась на месте стоянки нашего эскадрона.

К ночи мы должны были дойти до Фун, сделать там привал и с рассветом тронуться на Лу-фу. Так это и случилось. Поднимаясь на возвышенности, спускаясь в пади, объезжая поросшие мелким лесом сопки, мы ещё до наступления темноты добрались до края котловины, по дну которой бежал порядочный ручей. Глазу открылась большая и глубокая долина, обрамлённая то пологими, то крутыми холмами, дальше переходящими в настоящие горы. По ту сторону, несколько влево, рассыпались фанзы большой деревни. Перед ней зеленели поля. До неё было версты три.

Я не стал подходить к деревне вечером. Выбрав подходящее место, сделали привал и провели ночь, не разводя огня. С рассветом спустились в покрытую туманом долину, проехали по мосту, перекинутому через обрывистые берега ручья и встретили нескольких китайцев.

— Япезэ ю? Японцы есть?

— Ми ю. Нет.

— Это деревня Фун?

— Да, Фун.

Осмотрели деревню и увидели, что из неё ведут две дороги, одна на север через ущелье, другая по холмистому краю долины вправо. Первая вела прямо в горы, вторая на Лу-фу. Тронулись по ней дальше.

Постепенно поднимаясь, дорога извивалась, как червяк по подножиям сопок, ныряла в пади, переползала через возвышенности. С обеих сторон стояли лесистые вершины. Иногда раскрывались узкие долины, и тогда можно было видеть далеко вперёд.

Бодро проехали так вёрст семь и неожиданно очутились у перепутья: дорога раздвоилась и вилкой побежала вправо и влево. Я долго разбирался по карте, долго советовался с вахмистром Соколовым, у которого на эти дела был прямо звериный нюх, и мы ничего не могли решить. Послали двух людей вперёд посмотреть, не соединяются ли дороги, или не уменьшается ли которая-нибудь из них — оказалось, обе дороги одинаково хороши. И левая, чем дальше, тем больше забирает влево.

Решили тогда двинуться вправо — это соответствовало карте. Проехали ещё с полчаса, дорога раздвоилась опять и пошла так двоиться чуть ли не через каждые пять вёрст. Держась всё время вправо, ехали так часа три. Уже давно должны были добраться до Лу-фу, а вместо этого кругом были одни дикие сопки, ущелья и где-то вдали, по краям маячили кумирни и дальние деревни. И как назло, ни одного китайца навстречу! Точно провалились все сквозь землю.

Увидели, наконец, впереди какую-то деревню — обрадовались страшно. Подъехали, опять разговор с китайцами:

— Япезэ ю?

— Ми ю. Нигде не видно.

— А это Лу-фу?

Ничего подобного. Совсем другая деревня. А Лу-фу влево, чуть не за тридцать вёрст. Мы взяли не ту дорогу и уехали совсем в другую сторону.

Выругались хорошенько. Составили с вахмистром военный совет, вернуться ли назад, или прямо отсюда добраться до Лу-фу, — решили ехать прямо. Всё-таки ближе. Было часа два дня. Сделали привал, сварили чаю, закусили, отдохнули часа три, взяли проводника и тронулись дальше. Снова поднимались на холмы, спускались в пади, переходили через ручьи, объезжали сопки, ехали так час, или полтора и вдруг столкнулись с японским разъездом.

Мы были на самом дне лощины, между двух сопок, а они выехали саженей за сто впереди из-за каменистого бугра. Сначала от неожиданности и мы и они встали, как вкопанные, потом сами собой затрещали выстрелы и, повернувшись, мы поскакали друг от друга прочь.

Очевидно, Лу-фу было занято японцами. Приходилось возвращаться обратно. Поднялись на холм, с которого съехали только что, видим — внизу, из-за бокового отрога сопки, выезжают четыре человека и потихоньку подвигаются вперёд. Чтобы отбить охоту, спешились, дали хороший залп, посмотрели, как они пустились удирать и поехали дальше. Через полчаса, когда сзади снова открылся горизонт версты на полторы, оглянулись. Оказывается, всё те же четыре человека пробираются издали за нами. Стрелять было слишком далеко, и сделалось скверно на душе. Когда за тобой следят, ощущение отвратительное. Так и чувствуешь, как чужой глаз щекочет тебе спину. Ехали невольно быстрее, чем обыкновенно. Стало понемногу темнеть. Миновали, не останавливаясь, деревню, в которой пили чай, проехали ещё около часу, Когда стало трудно разбирать дорогу, выбрали подходящее место на холме, поставили пикеты и сделали привал.