Пётр Гнедич - Деньги

— В таком случае, вам надо объясниться с ней. Мы ничего не предпринимаем, не посоветовавшись друг с другом. Она очень обидится, если вы не обратитесь к ней.

— Я с удовольствием.

Он хотел встать, чтобы идти. Старый грек удержал его за коленку.

— А вам сколько надо приданого? — спросил он.

— А вы сколько дадите?

— А вот поторгуемся.

— Зачем торговаться? Что дадите, то и возьму.

— Как же не торговаться? А вдруг я ничего не дам? Дам тряпки да камни, а больше ничего. Вы придёте, спросите: «А деньги?» — а я скажу: «Договора не было».

— Ну, давайте договариваться, — весело сказал Анатолий. — Я буду просить больше, а вы давайте меньше.

— Сколько ж возьмёте?

— Миллион.

— А вы видали когда миллион?

— Видал.

— Ну, покажите рукой, ежели золото, так какой это сундук выйдет?

— Почём я знаю. Я в бумагах видал.

— Ну, а миллион золотом один человек унесёт, вы как полагаете?

— Не знаю.

— А сто тысяч унесёт?

— Я думаю, что унесёт.

— А я думаю, не всякий. Носильщик снесёт.

Анатолий нетерпеливо повёл плечом.

— Вы мне точно экзамен делаете!

— Нет, я к тому: вы говорите миллион, а сами не знаете, какой он такой миллион — большой или маленький, тяжёлый или лёгкий.

Они помолчали.

— Так как же? — спросил Анатолий.

— Сто тысяч чистыми. А остальное — векселя.

— А что остальное?

— Пятьсот.

Сердце Анатолия дрогнуло.

— На это я не согласен, — сказал он.

— Не рублей пятьсот, а тысяч.

— Десять годовых процентов будете платить?

— Три.

— Вы шутите?

— Зачем шутить. Хороши шутки! Пятнадцать тысяч в год.

— Кто же платит три процента?

— Хороший процент. За границей — два процента считают деньгами. Это не то что Россия.

— Я не согласен.

Грек опять сдвинул брови, взял карандаш и лист бумаги.

— Говорите, как?

— Триста наличными.

Петропонуло написал триста.

— На семьсот тысяч векселей из пяти годовых.

Петропопуло написал и перечеркнул всё крестом.

— Вот видали? — спросил он.

Анатолий встал.

— В таком случае… — начал он.

— Вы сядьте, — возразил грек. — Теперь я писать буду. Деньгами — сто тридцать в самой церкви. Векселей на пятьсот из трёх годовых.

— Я вам говорю, что вы шутите. Торгуете дочерью. Ведь я ей положение дам. Она не дочь купца будет.

— Я не могу.

— Значит всё, что о вашем богатстве говорят вздор?

— Много пустого болтают.

— Ну, так прощайте.

Грек вежливо подал ему руку. Анатолий пошёл к двери. В дверях его коммерсант окликнул.

— Подите сюда!

Тот послушно вернулся.

— После моей смерти за Леной будет полтора миллиона.

В глазах прокурора заколыхалась пелена.

— Слушайте, дорогой, — сказал он. — Чтобы покончить нам разговор, я предложу вам окончательные кондиции.

— Очень рад, — сказал старик и опять схватил карандаш.

— Наличными двести тысяч.

— Двести тысяч.

— На миллион триста тысяч векселей, из трёх годовых.

Глаза у грека выкатились.

— Вы ж говорили: векселей на семьсот тысяч?..

— Я не знал, что за Леной полтора миллиона.

— После смерти.

— Я не хочу, чтоб вы умирали, но хочу иметь на эту сумму векселей.

Петропопуло вдруг раскрыл свои объятия.

— Ну, идите целоваться, — сказал он.

Анатолий почувствовал у своих губ потные, жирные щеки грека.

— Так вы согласны? — спросил он.

— Согласимся.

— Нет, — вы напишите.

— Да вы скажите, сколько вы хотите в год процентов?

— Тридцать тысяч.

Грек внезапно показал шиш.

— А это видели?

— Ну, вас к чёрту! Говорить-то с вами не стоит, — сказал Анатолий, опять подымаясь.

Грек схватил его за фалду.

— Двести тысяч чистыми и двадцать в год?

— Ладно. Пишите.

— Что писать?

— Письмо мне пишите. Согласен на ваше предложение и с своей стороны обещаю то и то.

— Да какой же смысл в этом документе?

— Не всё ли вам равно — пишите.

— Неверящий вы человек. Сейчас видно — судейский. Ну, да пусть.

Он взял листок бумаги и придвинул чернильницу. Анатолий вздохнул с облегчением.

«Ужели, ужели!» — подумал он, чувствуя, как радостно прыгает его сердце. И тут же ужасная мысль пришла ему в голову: «А вдруг надует!»

Но старик грузно сидел на стуле и, царапая пером по бумаге, послушно писал послание будущему зятю.

Когда письмо было готово, Анатолий внимательно перечитал, спрятал в карман и ещё раз облобызался.

— Надеюсь, папа, дело кончено? — спросил он.

— Да, но теперь подите к моей жене и скажите ей всё так, как будто вы со мной и не говорили.

Анатолий пошёл в сад. Солнце сияло ярче чем полчаса назад, воздух был легче и ароматнее, зелень красивее, небеса голубее. Очевидно, сама природа принимала непосредственное участие в торжестве товарища прокурора.

Гречанка сидела неподвижно на самом солнопеке. Она сложила пухлые ручки на животе и совершенно бессмысленно смотрела на куст олеандра, росший по ту сторону дорожки. Анатолий приподнял шляпу и попросил позволения сесть рядом.

— Сядайте, — певучим голосом сказала она и показала место возле себя.

— Вы знаете, madame Петропопуло, — начал Анатолий, — до чего я искренно предан вашему семейству?

Madame кивнула головой, чтобы подтвердить, что она это знает.

— Каждый день бываю я у вас, и с каждым днём всё более привязываюсь к вашему милому дому.

— У нас хороший дом, — сказала она и засмеялась, показывая большие кривые жёлтые зубы, из которых один был совсем жёлтый, потому что его делали в Одессе.

— Я так искренно и глубоко уважаю этот дом, — продолжал товарищ прокурора, что одна мысль о разлуке с ним тяготит меня.

— А вам не надо разлучаться, — подбодрила она.

— Я то же думаю, — подхватил он, — и потому я решаюсь войти в ваш дом близким человеком — примите меня.

Она немного подумала.

— Вам которую надо? — спросила она.

Он хотел было сказать: «всё равно», но спохватился и сказал:

— Лену.

— А! А я думала вторую.

— Почему же вторую? Елена Евстратиевна прелестна.

Старуха опять поморгала.

— А вы куда её увезёте? — спросила она.

— В Москву.

— Не люблю Москвы.

— Что ж делать. Я служу там.

— Вы не генерал, ещё?

— Нет. Но буду.

— У меня есть дядя генерал.

— Это хорошо, — подхватил Анатолий.

Опять замолчали. Гречанка смотрела на облака и обмахивалась сильно надушённым платком.

— Так как же, что вы скажете на моё предложение? — спросил он, удручённый молчанием.

Она перевела глаза с неба на него.

— Все мужчины, — заговорила она, — не понимают женщин. Женщина выше их, воздушнее.

Анатолий покосился на её фигуру, но ничего не сказал.

— Женщине более свойственно увлекаться. А между тем женщина сдержана больше. Ах, куда больше! Вы, я знаю, обманывать будете жену. Мужчины всегда обманывают. Это очень нехорошо. Как кончится медовая луна, так сейчас обманет.