Николай Костомаров - Черниговка. Исторические портреты

Представили допрошаемым такое донесение Малороссийской коллегии:

– Был послан в Стародубский полк, в маетности полковничьего уряда Пекалицкий для сбора доходов на полковничий ранг. Из коллегии ему послан был указ, чтобы он явился с деньгами в коллегию, а он не явился, и когда потом был сыскан, то сказал, что старшина не велела отдавать этих денег в коллегию. Что это значит (спрашивала Тайная канцелярия), сколько было денег и куда их израсходовали?

Полуботок на это сказал:

– В виду у нас имелся указ сената хранить собранные деньги там, где они были собраны, и потому мы, старшина, определили не отдавать собранных Пекалицким денег, а приказали положить их в Стародубе за неимением полковника при полковой старшине, чтобы, когда будет в Стародубском полку новый полковник и потребует этих денег, они были налицо, потому что такие расходуются на покупку лошадей и на другие нужды полка. Денег было налицо рублей сто с небольшим; а чтобы бригадир Вельяминов требовал этих денег и приказывал Пекалицкому явиться в коллегию и мы будто не велели Пекалицкому являться и доставлять в коллегию денег – того мы не знаем и от нас такого приказа не было.

И Савич, и Чарныш показали то же, что и Полуботок.

Тайная канцелярия сделала такой спрос:

– Когда у вас бывают между собою советы о важных делах, вам велено давать знать бригадиру Вельяминову, и последний должен находиться при таких ваших советах; вы должны были сообщать ему сентенции и копии универсалов; вы же о своих советах ему не объявляли, а присылали копии с универсалов и известия о всяких делах уже в то время, когда дело окончится и состоится решение.

Полуботок дал такой ответ:

– О важных делах мы письменно не держали совета с Вельяминовым и знать ему на письме не давали, потому что такие важные дела не часто случаются. Сочиняя универсалы и подписывая их, мы посылаем их в коллегию и до просмотра коллегии их не публикуем; иногда же о нужнейших делах имеем разговор с бригадиром Вельяминовым. Копии с универсалов сообщаем в коллегию, а сентенций не посылаем, потому что у нас не было такого обыкновения, чтобы подписывать и крепить по листам приговоры всем старшинам. Не важные же дела мы решаем сами собою и по решении доносим коллегии. Всем этим мы не чинили коллегии противности и не нарушали надлежащего ей послушания.

То же сказал Савич, а Чарныш отговорился незнанием по причине болезни, постигшей его.

Спрашивали:

– Для чего вы, не объявя Вельяминову, устроили у себя кроме генерального суда еще какой-то свой суд и какие дела производились в этом суде? Были ли такие суды при прежних гетманах и если не было, то для чего вы их выдумали без указа?

– Мы, – сказал Полуботок, – учинили в Глухове суд с совета старшин и сказывали о том ранее бригадиру Вельяминову, что наш генеральный судья заболел, а челобитчиков много и дел накопилось довольно. Бригадир не сказал нам, чтобы не быть такому суду, а, напротив, сказал «хорошо». Суд этот вовсе не был иной кроме генерального, он был учрежден временно вместо генерального; и при прежних гетманах делалось так, что если генеральный судья отлучится или заболеет, то по гетманскому приказу выбирались временные судьи из полковых старшин или из других лиц, кто прилунится, по четыре человека для судопроизводства. Из такого суда мы отсылали дела в коллегию, а в коллегии, продержав дело месяца три, отсылали его снова в наш суд для решения.

То же показали Савич и Чарныш.

Был затем сделан вопрос о глуховском сотнике Мануйлове. Бригадир Вельяминов не велел его высылать в низовой поход, но объявление Вельяминова не было принято во внимание старшинами: Мануйлов был выслан.

– За какую вину, – спрашивали в Тайной канцелярии, – держали вы на пушке племянника этого Мануйлова, Оболонского, бывшего у нас канцеляристом?

– Мануйлова выслали не мы, – отвечал Полуботок, – а нежинский полковник Толстой, и бригадир Вельяминов не говорил нам, чтобы его не высылать. Оболонский же был наказан за то, что когда Вельяминов сверх определенных для него маетностей требовал с нас еще 300 четвертей хлеба, а у нас хлеба в сборе не было, то мы приказали Оболонскому написать донесение в сенат, а Оболонский потерял черновой отпуск: за это по нашему давнему обыкновению мы подвергли его штрафу, и Вельяминов за то на нас озлобился.

То же показали Савич и Чарныш.

Все это до сих пор были обвинения в злоупотреблениях по общей текущей администрации. Начались потом допросы по жалобам разных лиц на Полуботка и старшину.

– Стародубский мещанин Федор Сухота искал на стародубском войте Спиридоне Ширяє издержек в проестях и волокитах по посланным из Иностранной коллегии грамотам. Иск простирался до 809 рублей.

– Помню, – сказал Полуботок, – что была прислана из Иностранной коллегии грамота о взыскании 809 рублей по челобитию Сухоты; эти деньги остались невзысканными за челобитием ответчика, доказавшего, что истец ищет за него напрасно, и потом дело взято было на решение в Малороссийскую коллегию.

Чарныш сказал:

– Иное дело генеральным судом решено, написана сентенция еще при Скоропадском и послана была в Иностранную коллегию.

– Казак Никифор Ломака жаловался, что отец его бил челом на Пилатовича о затоплении мельницы; был дан декрет обвинительный на Пилатовича, но не приведен в исполнение.

Полуботок заявил, что не знает этого дела.

Ему сказали: «Пилатович обвинен был при гетмане Скоропадском и выдан по гетманскому приказу, против него обвинительный декрет, но генеральный суд, взявши взятку с Пилатовича, обвинил Ломаку и отдал остальные его мельницы Пилатовичу». По этому делу Чарныш сказал:

– Пилатович бил челом напрасно, будто посланные по челобитию Ломаки розыщики вели розыск неправильно; потом посланы были внове розыщики, и по вторичному розыску явился виноват Ломака; тогда прежние розыщики были наказаны гетманом и остальные мельницы были отданы Пилатовичу. Взяток с Пилатовича не брали; правда, он положил пред судом деньги, но эти деньги были ему возвращены.

– Но по челобитию Ломаки, – возразили малоруссам в Тайной канцелярии, – дело было требовано в Москву и не прислано. Отчего вы его не прислали?

– Я за болезнию не присутствовал на суде, – сказал Чарныш, – а потом, когда старшина сообщила мне, что это дело требуют в коллегию, я передал его в войсковую канцелярию для отсылки в коллегию.

Савич объяснил, что он не занимался этим делом, собираясь ехать в Петербург.

– Города Любеча церкви Рождества Богородицы поп Таврило жаловался, что Полуботок сделал нападение на церковную землю и другие маетности и овладел ими насильно, не обращая внимания на крепостные акты.