Алексей Толстой - Публицистика

По силе идейного огня и нравственной глубины образов, богатству и пластичности языка наша литература - явление удивительное, единственное в мировой литературе, вызывающее преклонение всякого, кто мыслит. Мы несем миру тот образ человеческий, с которым только и могут жить люди и побеждать во имя движения к совершенному.

Октябрь был рубежом, когда завершился огромный период развития русской литературы - к р и т и ч е с к о г о р е а л и з м а. Нынешняя Отечественная война завершила два с половиной десятилетия советской литературы - п е р и о д п о и с к о в п о з и т и в н о г о с о ц и а л и с т и ч е с к о г о р е а л и з м а, в основе которого лежало отражение всех общественных процессов борьбы и строительства нового, справедливого мира и напряженного строительства обороны перед надвигающейся мировой войной. В эту войну советская литература начинает свой новый период - она пошла в окопы и на заводы, и она становится живым и непосредственным голосом воюющего народа, почти народным творчеством.

С позиций сегодняшнего дня мы окидываем путь, пройденный классической и советской литературой.

Достоевский говорил о русских писателях, что все мы вышли из гоголевской "Шинели". Но так ли это? Наряду с галереей "униженных и оскорбленных", наряду со сладкой российской бездеятельной тоской, с монстрами города Глупова, - проходят образы простых, отважных, честных русских патриотов, - Гриневы, Тушины, Денисовы, герои "Севастопольских рассказов", "Войны и мира". Эта линия русской литературы протягивается прямо к Сталинграду, к тем героям Красной Армии, которым изумляется мир.

Слишком много было отдано в истории литературы и в преподавании ее "лишним людям", чеховским людям, - так много, что немцы широко использовали для пропаганды против нас этот мотив, стремясь представить русского человека как лишнего человека.

Правда, сила классической русской литературы XIX века состояла как раз в том, что, изображая униженного и оскорбленного, она внушала читателю необходимость революционного выхода, говорила ему: "Человек создан для счастья, как птица для полета", и, наконец: "Человек, это звучит гордо!"

На гребне классической литературы стоит огромная фигура Льва Толстого. Он весь - из противоречий, потому что он всей обнаженной совестью дышит противоречиями своего времени. Он готов сам пожирать самого себя. Его мощь, как у Антея - земля, народ, неугасаемая нравственная сила народа. После Льва Толстого литература переваливает через хребет и клонится к упадку. Лев Толстой пишет Н. Страхову: "После Пушкина, Лермонтова, Гоголя одна линия нашей литературы пришла совсем в упадок, другая пошла в народ, ушла под землю и выплывет, бог даст... Счастливы те, кто будет участвовать в выплывании".

Лев Толстой ушел под землю, как Вий, опустив сердитые веки. С ироническим вздохом ушел Чехов. В тоске ожидания грозного возмездия томился Александр Блок, чтобы спеть "Скифы" и "Двенадцать" и уйти раньше времени. Классический период критического реализма завершился. Оставалась одна фигура - Горького, и он шагнул в будущее, чтобы начать собою новый период советской литературы.

Горький - на рубеже двух эпох. Он - живой мост между нашим классическим наследием и нами. Горький пришел в литературу как посланец революции, пришел, чтобы "не соглашаться со свинцовыми мерзостями жизни" и победить их. Опираясь на марксизм, на беседы с Лениным, на знание народной жизни, на свой жизненный опыт, он создал поэзию воинствующего гуманизма. И этот гуманизм стал знаменем советской литературы.

В классический русский реализм Горький внес те новые революционно-романтические элементы, которые в советской литературе развились в целое направление социалистического реализма.

На съезде писателей в 1934 году Горький сказал: "Мы накануне катастрофы, фашизм готовит новую всемирную бойню..." И далее, как бы предвидя наши дни: "Мы вступаем в эпоху, полную величайшего трагизма, и мы должны готовиться, учиться преображать этот трагизм в тех совершенных формах, как умели изображать его древние трагики... История призвала нас на беспощадную борьбу со старым миром".

Горький выпестовал, а затем и повел советскую литературу по пути раскрытия общечеловеческого смысла тех глубоких общественных и экономических процессов, которые начинались с бывшей Российской империи всерьез и надолго.

Именно это - о б щ е ч е л о в е ч е с к и й н р а в с т в е н н ы й и и с т о р и ч е с к и й с м ы с л в с е г о с о в е т с к о г о с т р о и т е л ь с т в а, - как единственного пути развития общества, - и б ы л о т о й н о в и з н о й и т е м п р е и м у щ е с т в о м, которые внесла советская литература в сокровищницу мировой литературы. То, что удалось советским людям завоевать и построить, те человеческие качества, которые советские люди при этом обнаружили, те идеи, которые их вдохновляли в упорстве построения нового общества, - все это послужило советским писателям материалом, сюжетом, идеей их произведений.

Пусть иные из них были слишком прямолинейны, схематичны, иные вместо пера вооружены дубиной, другие не выдержали критики времени, - во всех них отражено биение неповторимых эпох: гражданской войны, строительства пятилеток, борьбы за бесклассовое общество, эпох, которые поучительны для всего человечества.

Советская литература не только ставит вопросы о судьбах и путях человека: "что делать?" и "кто виноват?", как это ставила литература классическая, но отвечает на эти вопросы, отвечает с тем мужеством, какое она подслушала в грохоте народного строительства. Она охотно показывает моменты нравственного перерождения человека при соприкосновении его с обществом, строящим справедливость.

Типический герой советской литературы - это человек и д е и и д е й с т в и я, р а с к р ы в а ю щ и й с я ч е р е з и с т о р и ч е с к о е д е л о с в о е г о н а р о д а. Дело так велико, что нередко герой повествования скрывается за очертаниями строительства, и истинным героем становится завод, город, плотина, рудник...

У героя советской литературы, не в пример классическим героям, мало рефлексии, самоанализа, - это пионер новой земли, у него засучены рукава, у него грубый голос, он немногословен, он знает, куда ему идти и что делать. Его портрет часто написан поверхностно и не углубленно. До глубокого человеческого портрета советская литература дойдет только в дни этой войны, пораженная и переволнованная высотой нравственного духа двадцати восьми гвардейцев, комсомолки Зои и десятков и сотен тысяч подобных им героев, сынов народа.

Русская литература ч е л о в е ч н а, как никакая другая из литератур. Но гуманизм классической литературы принципиально отличен от гуманизма советской. Там - жалость, боль за человека, сострадание к нему. Тут - реальная действенная борьба за построение условий человеческого счастья. Там - человечность психологическая. Тут - ч е л о в е ч н о с т ь и с т о р и ч е с к а я, определяемая самим содержанием народных идеалов и устремлений. Там - человек - предмет психологической вивисекции, здесь исторический человек.