Андрей Тарковский - Сценарий фильма 'Зеркало'

17

Мы идем по скользким и твердым тропинкам. Ноги мои в постоянных цыпках и невыносимо чешутся. Тропинки бегут рядом среди высокой крапивы, запутанной в паутину с прилипшими к ней листьями облетающей черемухи. По соседней тропке, сложив руки на животе и прижав локти, идет моя мать. Время от времени она беспокойно поглядывает в мою сторону. Над нами тучей носятся комары. Мы выходим на вытоптанный скотиной выгон. Сгорбленная старуха в намокшем ватнике ковыляет к деревне, погоняя взбрыкивающего телка. Мать спрашивает у нее дорогу. Старуха суетливо проводит ладонью под платком и с интересом оглядывает нас с головы до ног. Ее маленькое лицо с живыми глазками забурело от солнца, и только глубокие морщины остались белыми. - Или захворала? Сами-то откель? - Да нет, мы знакомые просто, - поправляя промокший воротник кофты, отвечает мать. - В гости. По делам то есть... Она улыбается и, отвернувшись, смотрит в сторону деревни. - Дык ведь и дошли уж, вон, под березами-то, пятистенка, крайняя, по-над берегом... Только поспешите, а то, я слыхать, доктор - он вроде в город собрался. - По-над берегом так и идти? - стараясь говорить по-деревенски, оживляется мать. - Во-во, так и дойдете, - теряя к нам интерес, бормочет старуха. - Какой щас городИ Мы направляемся в сторону рощи, маячащей впереди над поворотом реки. - Ма, а что такое пятистенка? - спрашиваю я. - Просто большая изба с пятью стенами, - отвечает мать и, неожиданно поскользнувшись, оступается. - Черт побери, - злится она. - Как это с пятью? - спрашиваю я. Мать поднимает с земли прут и чертит на тропинке прямоугольник. - Что ты на меня смотришь? Смотри сюда. Здесь четыре стороны в этом прямоугольнике. Это обычная изба, а если посередине есть еще одна стена, то это уже пятистенка, - мать пересекает прямоугольник прутом. Я ухмыляюсь. - Чему ты радуешься? - говорит она и

18

зябко запахивается кофтой. - Ох, Алексей, Алексей... - вздыхает она. - Ну, теперь ты понял? Понял, что такое пятистенка? - Угу, - отвечаю я, - я и сам знал,только забыл.

Мы долго стояли на мокром крыльце. На осторожный стук матери никто не отозвался. - Может, их нет никого? - с надеждой пробормотал я. Уже смеркалось, и все вокруг погружалось в холодный туман, сквозь который едва различалась широкая, мелкая в этом месте река и замершие в безветрии березы. - Алексей, ну-ка сходи посмотри с другой стороны. Может быть, там кто-нибудь есть? Мать озабоченно посмотрела на меня и поняла, что мне ужасно не хочется никуда идти и смотреть, потому что я очень боялся увидеть "кого-нибудь". Меня бросило в жар, и я потер и без того расчесанные ноги намокшим рукавом курточки. - Боже мой, перестань чесаться, я тебе тысячу раз говорила! - сказала мать. - Давай лучше постучим погромче. Один раз стукнула еле-еле... Думаешь, они так сразу и прибегут, - ответил я, умоляюще глядя на мать. - Тогда постой здесь, а я пойду с другой стороны. И снова я испугался. Я представил себе, что когда мать скроется за углом, дверь отворят и я, не зная, что сказать, буду глядеть на появившегося на пороге доктора Соловьева. Мать спустилась с крыльца и уже шла по блестящей в тумане тропинке, и когда неожиданно загрохотал железный засов, я бросился за ней, догнал ее и сказал задыхаясь: - Ма, там открывают... - Что с тобой? - стараясь быть спокойной, спросила она, возвращаясь к крыльцу... В освещенном проеме двери стояла высокая белокурая женщина в голубом шелковом халате. Я взглянул на мать и проглотил слюну. - Здравствуйте, - сказала мать и улыбнулась так, как будто нас ждали. - Здравствуйте... - недоуменно ответила женщина в халате. - Вам кого, собственно? - Вас, наверное, - игриво улыбаясь, от

Кадр из фильма. Герой в детстве - Игнат Данильцев. (иллюстрация)

ветила мать. - Вы Надежда петровна? - Да, а что? Я вас раньше... - Видите ли, - перебила мать. - Я падчерица Николая Матвеевича Петрова. Они, кажется, дружили с вашим мужем. А уж там не знаю... - смутилась она. - Николай Матвеевич? Какой Николай Матвеевич? - женщина в халате насторожилась. - Петров... Николай Матвеевич... Врач. Он раньше жил здесь, в Завражье, а потом переехал в Юрьевец. Там он стал судебномедицинским экспертом, - навязчиво объясняла мать. - А-а-а... А сами-то вы откуда? Из города? - Мы, в общем-то, из Москвы. Но в Юрьевце у нас комната, - объяснила мать торопливо. - Москвичи значит? - неодобрительно буркнула Надежда Петровна. - Да. Мы эвакуировались прошлой осенью. Бомбежки в Москве начались. А у меня двое детей. А здесь все-таки у мамы старые связи. И потом, я ведь тоже в этих краях выросла.

- Дмитрия Ивановича сейчас дома нет... Он в городе... - вдруг разочарованно протянула Надежда Петровна и убрала руку с косяка. Я даже заулыбался от радости. - Да мне, собственно, вы нужны. У меня к вам маленький дамский секрет, - как-то некстати ввернула мать. В глазах Надежды Петровны мелькнуло не то недоверчивое любопытство, не то страх. - Ну, проходите, что же здесь-то стоять... - вдруг позволила она. Вслед за Надеждой Петровной мы вошли в дом. Вместо сеней я увидел нечто вроде прихожей с блестящими полами и зеркалом, висящим на стене в овальной раме. В углу стояли старинные сундуки, а над входом в кухню висела керосиновая лампа с красивым абажуром какого-то почти оранжевого цвета. Громоздкие поблескивающие шкафы с медными ручками и замками. Вешалка у дверей с непонятным кругом внизу. На одной из гладких стен висела картина в тяжелой раме. - Вытирайте ноги только, Маша мыла полы, - сказала Соловьева. Мы аккуратно вытерли ноги. Мать, что

19

бы подбодрить меня, сделала это с нарочитой старательностью и, как ей, видно, казалось, не без веселой иронии. Больше всего я боялся, что хозяйка заметит, что мы босые. Надежда Петровна открыла дверь на кухню и, зябко поеживаясь в своем халате, обернулась к нам. - Алексей, ты посиди здесь пока, я сейчас вернусь. Мы недолго, - преувеличенно бодро сообщила мать Соловьевой. Я остался один, сел на стул против зеркала и с удовольствием увидел в нем свое отражение. Наверное, я просто отвык от зеркал. Оно казалось мне предметом совершенно ненужным и поэтому драгоценным. Мое отражение не имело с ним ничего общего. Оно выглядело вопиюще оскорбительным в резной черной раме. Я встал со стула и повернулся к зеркалу спиной. До меня доносились неразборчивые голоса, звяканье дверок буфета, потом неожиданный смех Надежды Петровны. И мне почему-то стало хорошо. Я подошел к кухонной двери и осторожно приоткрыл ее. У зеркала, кокетливо поглядывая на себя то с одной, то с другой стороны, стояла Надежда Петровна и примеряла сережки, весело поблескива- ющие золотом и чем-то голубым. Я тихонько отошел к двери и сел на сундук. - Бросили мы тебя тут, да? Тебя как зовут? - неожиданно появляясь в дверях, спросила Надежда Петровна. - Алексей, - ответил я. - Вы знаете, - сказала она, обращаясь к матери, - а у меня тоже есть сын. Не такой большой, конечно. Ой, господи, трудно сейчас с детьми, война все-таки. А мне еще хочется, - засмеялась она, - дочку. Он сейчас в спальне. Спит. Хотите посмотреть? - А мы его не разбудим? - испугалась мать. - Ничего, мы тихонько. Он у нас чудный! Он тут вдруг подошел к отцу и спросил - а почему пять копеек больше, а десять меньше. Дмитрий Иванович так и не ответил ничего. Не смог! Ему ведь поначалу дочку хотелось. Он даже имя ей придумал - Лора. А я приданое розовое приготовила: и конверт, и ленту. Пришлось все перешивать. Наделал нам хлопот, разбойник. Мы уж ведь уверились в дочке-то.