Евгений Попов - Прекрасность жизни

Ты плачешь? А чего расстроился, дурашка? Не удалось осуществить "каждый персонаж - описывай скрупулезно - завирайся - ломай - не употребляй - отличайся"? Ну, ты чудак, право! Ты посмотри на календарь. Что на календаре? Ну что? 1978 год. Стало быть, пустив в унитаз все написанное и спустив несколько, я подчеркиваю, несколько раз воду, смело и со спокойной душой ложись спать, повернувшись к стене и оставив в покое транзисторный приемник. Не дергайся, не ищи влиятельных знакомств и сиятельных покровителей. Не вздумай быть популярным - тебе это не поможет. Не вступай ни в какие сообщества, какие бы значительные перспективы тебе это ни сулило. Не читай эти книги, а читай другие. Удались, замкнись, слушайся меня. Имеешь право идти в кино, концертный зал, театр, прогуляться под ручку с барышней. Чаще смотри на календарь. Пройдет всего лишь несколько лет, и ты узнаешь о прекрасности жизни все, что знаю я.

ГЛАВА 1979

Недостижимость блискующего

идеала

Отдельная героическая история была рассказана однажды на скамейке Речного вокзала в городе К., стоящем на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, когда третьего послали за бутылкой, а двое оставшихся заговорили о любви.

Солнце клонилось к закату, на реке гудели различные суда, в ветвях начали чирикать вечерние птички, и Мясоедов (в очках он сидел, с открытой тощей шеей, по-курячьему высовывавшейся из ворота рубашки) заявил так:

- Вы мне - нет. Вы мне ничего про женщину сообщить не можете, потому что я знаю свой блискующий идеал, понимаю недостижимость его. Все это меня угнетает, и я пью, но на свои и не так уж много по сравнению с тем, сколько бы имел право в подобном случае.

Я хмыкнул. Мы смотрим, вот уже и Виктор Химков бежит, стиляга и художник такой с кудрями, красавец, на которого вешаются все женщины города, если он, конечно, не врет.

- Чего торопиться, когда ты уже принес,- заметил Мясоедов, и мы с Химковым были вынуждены признать его правоту. Химкова временно (1969 год) исключили из Художественного училища за то, что он, подобно азиатскому дервишу и европейскому монаху, торговал реликвиями, связанными с Вождем, на этой же самой набережной. Кричал, разложив их на чистой тряпочке: "Покупайте Святые реликвии Святого Николая! Покупайте Святые реликвии Святого Николая!.." Бил в бубен.

- Наливай,- сказал я,- и мы будем слушать.

- Я и наливаю,- не удержался Химков, чтобы не огрызнуться. Вольный дух его принес ему в жизни много бед, но все закончилось хорошо. Недавно я узнал, что парень нашел свое место в жизни: поставил "Лебединое озеро" в одном из больших театров СССР. Из института его тоже исключили (1973 год).

- Вот и наливай,- настаивал я.- Мы слушать будем.

- А я что делаю? - Химков вытер стакан о джинсы "Леви-Штраус", сделанные в США, проткнул пальцем пробку и встряхнул кудрями.

- Друзья! - провозгласил Мясоедов.- Этот тост я предлагаю поднять за недостижимость блискующего идеала и споспешествующую ему сладкую горечь разлуки. Я сейчас же расскажу вам эту героическую историю.

- Погоди, дядя. Дай и нам сначала выпить тоже,- сказал я, а Химков хотел было придраться, чего я раскомандовался, но ему тоже очень сильно хотелось выпить, и он промолчал.

Мы выпили, и тогда Петр Григорьевич, как выяснилось при составлении протокола звали Мясоедова, начал:

- Друзья! Я прочитал об этом в газете "К-ский комсомолец" под рубрикой не помню, как называется, что у нас участились случаи появления на улицах волков, которых раньше всех отстреливали, а потом благодетели стали их жалеть, писать в так называемую Красную книгу, отчего, собственно, хищников развелось кругом видимо-невидимо, а эти суки ученые лишь подливали масла в огонь, сообщая, что волк, дескать, санитар леса, хотя из волка такой же санитар, как из меня. Ну и волки стали шуровать везде налево и направо, резать скот, хватать курочек, баранов, коз. Что им, когда все их жалеют!..

И вот однажды отдельная храбрая женщина, "работник молочнотоварной фермы", шла ночью домой в поселок Кубеково через лес, после вечерней дойки, когда в пушистую оренбургскую шаль на шее ея вцепился волк, догнав мягкими бесшумными прыжками. Храбрая женщина не упала в обморок, как это бы, наверное, сделала на ее месте любая пелядь, а она стала бороться с волком. Засунула ему в харю по локоть обкусанную руку и тем самым схватила его за внутренний горловой язычок. Волк тогда стал смирный, это тебе не то, что про санитаров писать, знаем мы этих подлюк-санитаров, совсем стал смирный, и он стал задыхаться. А она протащила его, такого тихого, все 600 метров до дому и все время страшно кричала: "Помогите, люди!" Однако был сильный мороз, все сидели по домам пьяные и смотрели по телевизору "Голубой огонек". Храбрая женщина доволокла волка до дому и там стала бить его по голове палкой деревянной фанерной лопаты для уборки снега и тем самым забила животное насмерть.

После этого она рухнула в сугроб рядом с ним, и выбежавшие вскоре люди увидели на снегу два лежащих существа: бездыханный труп волка и тело храброй женщины-доярки, которая вскоре очнулась и сшила из волка пимы...

- Пимы? - удивился Химков, доставая вторую бутылку.

- Пимы,- подтвердил Мясоедов, принимая стакан.- Я как прочитал про пимы, обувку эдакую теплую, так во мне все сразу еще раз перевернулось, и я решил непременно на ней жениться.

- Погоди, погоди, дядя,- снова остановил я его.- Ты, во-первых, не гони, мы тоже выпьем, а во-вторых, с чего ты взял, что она незамужняя? Как бы это могло случиться, что она жила в Кубекове, работала на молочнотоварной ферме, сшила пимы и была незамужняя? Быть этого не может!.. Ты бы к ней приехал, и она б тебя тоже удушила. Или бы ее муж набил тебе морду, или еще что-нибудь.

- Вот именно! - вздохнул Петр Григорьевич.- А я ведь так хотел приехать к ней! Я хотел весной ходить вокруг ее дома, починив ей плетень, вдыхая пряный запах молока, целуя ее изработавшиеся морщинистые руки. Однако в редакции "К-ского комсомольца" мне сказали, когда я пришел, что написавший такую галиматью сотрудник, его фамилия Попов, уже строго наказан, так как он все наврал. А когда я насторожился и спросил, не потому ли он уволен, что очень много мужчин приходили справляться о предмете моей любви, о моем недостижимом блискующем идеале, нет ли тут сексу, то они ответили, что никто, кроме меня, не приходил, нет идиотов, а Попова все равно выгнали правильно, потому что тут не Америка, пускай в Америку ехает сотрудничать в желтых листочках, а тут - СССР, и он обязан, если работает, писать правду, а не раскидывать чернуху, которая мало ли какая может залезть в башку каждому дундуку...

- Да вот же он и сидит перед тобой, этот самый Попов! - пьяновато рассмеялся Виктор и предательски указал на меня указательным пальцем, чего я, по совести сказать, совершенно не могу терпеть. И не вытерпел бы, коли Химков не был тут же немедленно посрамлен Петром Григорьевичем.