Иван Мележ - Дыхание грозы (Полесская хроника - 2)

- Ето правильно! - бросил дед Денис, перекидывая с руки на руку картошину, обжигавшую пальцы.

- Я думаю, как соберутся еще на сходку, так и резать надо: не хочем! Не пойдем! - Лицо Ганниной мачехи было решительным, непоколебимым. - Хоть пять, хоть десять раз собирать будут! Все одно резать надо: не хочем! Не желаем!

- Не хочем! Так и сказать надо! - загалдели бабы. - Нечего тут. Не хочем и не хочем! И всё!..

Зайчиха и Даметиха молчали, таили свое, особое. Но их не замечали, остальные женщины были полны решимости, от которой снова стало легко, ясно на душе. Тревожиться будто не было причины, все просто: не хочем! Не пойдем!

И всё!.. Стали толковать весело, без запальчивости-о разных домашних мелочах.

5

Почти в то же время у другого костра, невдалеке, собралось несколько мужчин. И группка была случайная, и случайный огонь, разведенный матерью Алеши Губатого. Ужин уже окончился, мать пошла к возу укладываться на ночь; собиралась спать и Алешина сестра Арина, что отскребала пригорелый кулеш от чугунка, и сам Алеша, который что-то сонно бормотал, словно в лад гармошке. Звонкий Хонин голос моментально разбудил Алешу и его отца, что во сне сосал свою извечную трубку. За Хоней очень скоро прибились подвижной Зайчик, угрюмый Митя-лесник, тихий Чернушка, грустный, чем-то опечаленный. Уже Зайчик и Хоня начали гадать, зачем это позвали в сельсовет Миканора, когда из темноты за костром вырос Василь, в белой холщовой рубахе, с распахнутым воротом, с уздечкой в руках. В свете костра четко вырисовывалась сильная мужская шея, загрубелое, обветренное лицо, голова, на которой непослушно косматились жесткие волосы. За эти годы волосы его заметно потемнели, но, как и прежде, пшенично желтели на висках, надо лбом, уже выгоревшие на летнем солнце.

Василь, с понурым, твердым взглядом, со спокойной силой в руках, постоял немного, оглядел всех, кто собрался у костра, подошел ближе, устало опустился на траву. Все посмотрели на него, примолкли на минуту, только дымили своими цигарками.

Первым зашевелился Зайчик:

- Делаешь, лихо его матери, а для кого - черт лысый знает!..

- Надо черту лысому ваше сено! - весело глянул на Зайчика Алеша.

Василь будто вздохнул, пожалел:

- Трава ж вымахала как, скажи ты!..

- Когда та война началась, такое же сено укосное было... - вспомнил почему-то Алешин отец и опять начал сонно сосать трубку.

- Сено хорошее! - отозвался звонко -Хоня. - Спасибо скажут!

- Скажут!.. - будто пожалел снова Василь.

Зайчик радостно заерзал:

- Чего ето вы, хлопчики! У тебя вымахала, дак и у меня неплохая! Не потеряешь, цветочек, ничего! Мой конь твою съест, дак твой - мою! Одинаковая выгода!

- Не будет ни твоего, ни моего! - прохрипел Митя-лесник.

- Ага! Напужал! - Зайчик обрадовался: - Такую дохлятину, как у меня, деточки, я - хоть с кем! Зажмуривши глаза!.. - Еще веселее заерзал: Тогда ж, браточки, кони Андрейчика и Халимончика будут все равно как мои! Ето неплохо, ей-бо!..

Безмерно довольный, тоненьким голоском захихикал; смеялся какое-то мгновение, вдруг вскочил, возбужденно, - озорно затопал:

- А может, еще, хлопчики, и женок обобщить?! - Он весело глянул на Хоню, на Алешу, хохотнул: - Чтоб, скажем, мою старуху - Василю, а Василеву Маню - мне! Примерно на неделю!

- Что б ты делал с ней после Василя!.. - захохотал Хоня.

- Ага! Что! Нашел бы что, с молодой!.. Только - чтоб ненадолго! На неделю, не больше!..

Мужчины, не обращая внимания на Алешину сестру, с радостью ухватились за шутку; молчал только Чернушка, который за весь вечер слова не проронил. Хоня и Митя стали подзадоривать Василя на спор, однако он только хмурился, нашли время пороть чепуху! Жизнь, можно сказать, ломается, а им - хаханьки!

- Не выйдет из етого ничего! - сказал мрачно, твердо, когда мужчины умолкли.

Зайчик прыснул дурашливо:

- Вон, видите, хлопчики, не хочет меняться!

Василь, занятый своими мыслями, снова не отозвался на шутку.

- Как кто, а я - по-своему! - Голос его дрожал, настолько, чувствовалось, волновало то, что высказывал. - Я - сам по себе! - Как последнее, окончательное отрезал: - Не пойду! Скажу: нет! И всё!

В глазах - прозрачном, светлом и карем, темном, что смотрели исподлобья, из-под насупленных бровей, горело одно безбоязненное упорство. Был так взволнован, что не сразу заметил, как подошел к огню Вроде Игнат, можно сказать приятель его.

- Скажешь! А может, подумаешь еще?! - насмешливо отозвался Хоня. - Не надо сразу так зарекаться!

- Ага! "Скажу: нет!" - подхватил с насмешечкой и Зайчик. - Скажешь! Скажешь, да только, хлопчики, послухаем - что! Как возьмутся хорошенько! Как станут просить очень!

- Не так еще запоешь! - ворчливо напророчил Василю Митя.

- Не запою! - Василь заметил приязненный, подбадривающий взгляд Вроде Игната, добавил: - Сказал и скажу!

- Все скажут, вроде бы! - поддержал Игнат.

Хоня минуту молчал: не хотел вновь заедаться с Хадоськиным батьком, но не вытерпел:

- Вы, дядько, за всех не говорите! У каждого свой язык есть! Не отжевали!

Игнат глянул на него злобно:

- И ты за других - не очень, вроде!

- Я за себя говорю!

- И я, вроде!..

Все знали, что Хоня заглядывается на Игнатову Хадоську, жених, можно сказать; однако теперь никому и в голову не пришло посмеяться над спором обоих.

Зайчик снова насел на Василя:

- Вот лишат голоса да припаяют, как Халимончику, твердое задание! Сам попросишься, цветок!

- Не припаяют! Нет такого закону!

- Найдут! - пророчески заверил Митя.

Василь не думал уступать позиции: готов был на все.

- Аи припаяют - все равно!

- Что - все равно?

- Все равно! Если такое, дак что жить, что нет - все равно!

- Жить будешь! - звонко заявил Хоня. - Никуда не денешься! И в коллектив пойдешь!

- Не порду!

- Пойдешь! Все пойдут! И ты со всеми!

- Пойдешь! Пойдешь, деточка! - поддержали Хоню Митя и Зайчик.

- Не пойду! - Василь остановился: как еще доказать свою решительность, свою непоколебимость? - Если на то - не привязан тут!

- В свет пойдешь? Бросишь все? ..

Василь промолчал. Что тут говорить: и так ясно.

- И чегоето страшит так - коллектив! - подумал вслух Хоня. - Н" горюют же люди в колхозах! Вон олешниковцы или туманойекие! Многие - дак лучше живут!

- Бондарчук из Олешников - дак смеялся: ничего, веселей еще, говорит, вместе! - помог Хоне Алеша.

- Веселей и легче: жатку из Мозыря вон привезли!

Трактор да косилку еще должны! Семена отборные, сортовые выделили. Наряды из волости пришли уже...

- Ну вот и иди в тот свой рай! А мы, вроде, так поживем! Нам и так неплохо!

Хоня сдержал себя. Митя, не удивляясь, не осуждая, отметил просто:

- Хоня готов уже хоть сейчас...

- Пойду.

Хоня затянулся, примолк раздумчиво; не скрывая, пожалел:

- Я-то готов, а старуха все открещивается... Боится...