Сергей Лукницкий - Отель 'Империал' - выход из WINDOWS

Они договорились встретиться в его офисе на этой неделе, но конкретной даты не назначали. У него был солидный вид, даже накладное брюшко. Но на него посмотрели косо. Менеджер персонала ответила, что они ничего не знают, сами его ждут, босс звонил два дня назад из Москвы, сказал, что скоро прилетит. Или он задержался в Москве, или его опять вызвали на виллу.

-- Это по Страсбургскому шоссе? Дорога на Берлин? -- уточнил Похвалов, наобум назвав улицу.

-- Да, это почти на границе, недалеко от Уткиных Лазней, в горах, но надо ехать по Оленьей тропе, это лучше.

Менеджер, крупная, рослая мулатка, не улыбалась, а отвечала словно по принуждению. Она наверняка уже сообщила в полицию, что русский спрашивал ее о пропавшем боссе.

Ему снилось новое посещение офиса. Там его уже дожидаются полицейские, а Ганс Хоупек хохочет ему в лицо открытым масляным ртом, высовывая язык, и тычет ему в нос журнал из отеля, который вновь подбросил Похвалов на ступеньки его крыльца, ибо газета, прежде брошенная им, куда-то исчезла. Именно после пропажи газеты Похвалов во второй раз пробирался в дом. Ему необходимо было проверить, не приезжал ли Хоупек.

ДОМОЙ

Серафимова стояла под дверью процедурной, где дежурный врач осматривал голову Данилова и задавал ему наводящие вопросы по поводу сотрясения мозга. Юрий Алексеевич вышел из процедурной еще более бледный и слабый, чем когда входил туда.

-- Рентген могут сделать только завтра, нет специалистов. У них нормированный рабочий день. Впрочем, ваша жена, -- доктор посмотрел на Нонну Богдановну, -- по-моему, вас насквозь видит. Ваша фамилия не Рентген случайно?

-- Я что, похожа на свиток Торы? -- засмеялась Серафимова.

-- Как две капли воды.

-- Я григорианского вероисповедания, доктор, оно на шесть веков старше православного. Впрочем, обрусевшая до ручки. А вы что подумали?.. Ну что, Юрий Алексеевич, пойдемте, подброшу вас до дома.

В машине выяснилось, что до дома Данилову ехать часа два с половиной. Квартиры в Москве у него не было. Иногда он ночевал у мамы, в ее квартире на Ленинском проспекте, но сегодня волновать ее перебинтованной головой не хотелось.

-- Вот и знакомься после этого с красивыми мужчинами, -- съязвила Серафимова, -- приглашаю вас на свою -- как говорит одна моя знакомая старушка -- "живплощадь". У меня на кухне топчан запасной. Поздно вам уже в таком состоянии долго в машине трястись.

-- Вы со мной как с беременным...

-- Голова кружится, тошнит?

-- Есть маленько.

-- А говорите не беременный!

На Чистые пруды приехали в десять часов вечера. Серафимова мужественно подставила плечо Данилову, с другого боку его поддерживал водитель Володя.

-- Только вам придется одним наверх подняться, с некоторых пор я на лифтах не езжу. Везите его, Володя, и ждите меня на лестнице.

Она побежала по ступенькам, как юная барышня, перескакивая через две, пока не уперлась головой в чей-то живот.

-- Вазген! -- закричала Серафимова, когда ее перестало трясти -- Я тебя посажу за хулиганство, честное слово! Ну, ты же знаешь, что меня нельзя так пугать. Почему ты здесь?

-- В гости заскочил, да, -- сказал белокожий, губастый, как верблюжонок, и очень сутулый Вазген.

-- Почему ты здесь, а не у двери? Ты можешь мне объяснить?

-- Навстречу твоим шагам иду, одна ты лифтом не пользуешься. Совсем сердце не бережешь.

-- Давно ждешь?

-- Часа полтора, не больше, -- сказал Вазген и, увидев двух подозрительных типов на верхней площадке, расставил руки, загораживая сестру, как орел, маленький такой орел-последыш.

-- Спокойно, это мои ребята, это мой братик, Вазгенчик, родной брат, -представила Серафимова стороны друг другу.

-- Я пошел, Нонна Богдановна, -- сказал водитель, -- меня жена ждет.

-- Как она себя чувствует? -- спросила она Володю, вошедшего в лифт. -Не родила еще?

-- Да уж неделю парню, скоро в армию, -- улыбнулся тот своей неуклюжей стыдливой улыбкой.

-- Ай, ай, ничего не сказал, -- крикнула Нонна Богдановна и забарабанила ладошкой по сдвинувшимся дверцам, -- накажу, Володя! Опять меня в неловкое положение поставил, -- еще кричала она в щелку, склонившись к двери лифта.

-- Мы выпьем сегодня кофе? -- взмолился Вазген, пожимая Данилову руку.

-- Доктор, а сердце? -- стрельнула карими глазами сестра и открыла дверь. Пояснила: -- Он у нас профессор по сердцу.

-- Кардиохирург, -- поправил Вазген. -- Кофе вам сейчас не помешает, что-то вы истерзанные оба... Боролись за мир во всем мире?

-- Вазгенчик, я сейчас на кухне ужин приготовлю, а Юрий Алексеевич тебе все расскажет. У него боевое ранение в голову, сотрясение мозга, и снимок еще не сделали. Ты посмотри, только осторожно, -- кричала она уже с кухни, -- это очень ценная, дорогая голова.

-- Да ничего существенного, -- прокряхтел Данилов, садясь, нет, заваливаясь на диван и снова на миг теряя сознание.

-- У-у, сильно он у тебя расшибся, -- шепнул Вазген озабоченно, прибежав на кухню за мокрым полотенцем, -- как это произошло?

-- Ударился головой о бордюр, меня спасал, -- Нонна вытерла руки и пошла в комнату, подсела на диван и осторожно взяла руку Данилова. -- Мой спаситель.

Вазген мало что смыслил в мозгах, но операции на сердце делал отменно. Его клиника держалась на его таланте и новых разработках в кардиохирургии.

-- Если у вас будут какие-нибудь сердечные дела, -- улыбнулся Вазген, -- милости прошу, а по прочистке мозгов -- это моя Нонна.

-- Зачем же сердечные дела лечить? Это так редко случается в наше время, что уже неопасно, -- улыбнулся Данилов, -- а что касается талантов вашей сестры, сегодня я стал их очевидцем.

-- Не всех. Вот кофе я еще варю замечательно, -- Нонна стала накрывать на стол.

Они говорили о сверхъестественном: о стечении трех расследуемых дел в одно русло, о Буянове, об интуиции Серафимовой и о том, почему в стране еще нет голода, гражданской войны и экспансии НАТО, о том, что ушел в отставку Ельцин Мандела, о явной передозировке яда свободы.

-- Кстати, как Ниссо? -- спросила Серафимова. -- Ее почему не взял с собой?

-- Ты же знаешь, Нонночка, она ни на шаг не отходит от Юли. Девочка уже студентка, а она ее караулит и чуть ли не у ворот института встречает. Ох, уж эти восточные мамы! И наша мама, Юрий Алексеевич, была точно такая же. Как она отпустила Нонну в Москву, да еще на юридический факультет, одному Богу известно, да.

-- Ну, в этом деле лучше переборщить, чем потом локти кусать, -высказал свое мнение Данилов, -- времена опасные. Случись что, всю жизнь себя винить будешь. Фемида нынче развратна, иначе адвокатам нечего будет кушать.

-- Что-то вы о мрачном, Юра, берите кекс, я сама пекла. Обожаю эти московские полуфабрикаты...

-- Что с вами, Нонна? -- спросил Данилов внезапно замолчавшую Серафимову.

-- Вы оба навели меня на очень интересную мысль, то есть идею, то есть версию...