Федор Достоевский - Том 14. Дневник писателя 1877, 1980, 1981

Надо считать, что дружба России с Германией нелицемерна и тверда и будет укрепляться чем дальше, тем больше… — Об этом писалось в русской печати, например: «России нет основания сомневаться в дружественном расположении Германии: оно основано на фактах и общности интересов» (Петерб. газ. 1877. 4 ноября. № 201). Утверждения такого рода в свою очередь опирались на факты дипломатических соглашений и заявления государственных деятелей. Бисмарк, например, в одной из речей в прусском парламенте незадолго до начала войны говорил: «Цель России — не великие завоевания. Император Александр был всегда нашим верным союзником, и Россия только просит нашего содействия на конференции для улучшения положения славян в Турции — цель, для достижения которой наш император и народ охотно протянет руку помощи. Что мы поддержим эту цель — то в этом не может быть не малейшего сомнения <���…> Если конференция не приведет ни к каким результатам, то военные действия со стороны России весьма вероятны. Для этих последних, однако, Россия не просит нашей помощи, хотя никто не ожидает, что мы наложим на это свое veto <���…> Пока мы стоим на этом месте, вы никогда не успеете извлечь выгоды из нашей дружбы с Россией, — дружбы, которая продолжалась целые столетия и основана на истории» (см. в кн.: Синклер Т. Восточный вопрос прошедшего и настоящего. Защита России. СПб., 1878. С. 63–64).

Поскольку «дружба» России и Германии, если идти в глубь «столетий», не была безусловной, то слова канцлера, как ясно понимали современники, недвусмысленно передавали благодарность за нейтралитет России во время франко-прусской войны и обещание действовать точно так же в случае русских военных действий.

Пока действуют теперешние великие предводители Германии… — Имеются в виду Бисмарк и император Вильгельм I. Вильгельм I, Фридрих-Людвиг-король прусский и император германский (1797–1888). С 1862 г., когда Бисмарк стал во главе министерства Вильгельма I и занялся решением задачи объединения Германии под гегемонией Пруссии, имена Бисмарка и германского императора постоянно упоминались вместе. Достоевский, как и Н. Я. Данилевский в статье «Европа и русско-турецкая война», в ту пору ошибался, полагая, что Вильгельм I и Бисмарк настроены дружелюбно по отношению к России и славянству. «На стороне России и восточных христиан, — писал Данилевский, — во-первых, благородный и великодушный император Германии <���…> на той же стороне, думаю, и его канцлер — тонкий и глубокий политик, да еще группа благородных англичан: Гладстон, Карлейль, Фриман, Брайт, Фарлей и те, конечно, которые следуют за этими руководителями в Германии и Англии» (Рус. мир. 1877. 13 (25) окт. № 279). Корреспондент «Вестника Европы» напоминал: «В Германии никто не мог сомневаться насчет тех чувств, какие питают к России император Вильгельм и князь Бисмарк. Стоило только вспомнить знаменательные слова, с какими император Вильгельм обратился к императору Александру после подписания предварительных условий мира в Версале: „Пруссия никогда не забудет, что она вам обязана за то, что война не приняла чрезвычайных размеров“ <���…> Точно так и князь Бисмарк высказался самым недвусмысленным образом касательно отношения Германии к России по поводу известного запроса Рихтера в рейхстаге: „Если оппозиция намеревается нарушить дружественные отношения между Россией и Германией, то ей это не удастся“. К этому канцлер прибавил, что этот взгляд разделяют и император Вильгельм и союзные правительства» (Вестн. Европы. 1877. № 10. С. 835–836).

( См. «Дневник писателя» октябрь 1876 и апрель 1877 года. ) — О деле Корниловой Достоевский писал в майском (гл. 1, § V), октябрьском (гл. 1, § I) выпусках за 1876 г. и апрельском выпуске (гл. 2) 1877 г.

…объявили публично, что первый обвиняющий Корнилову приговор был отменен ~ «не влияло ли на поступок преступницы ее беременное состояние?» — См. апрельский выпуск «Дневника писателя».

Но в «Северном вестнике», в новородившейся тогда газете, как раз я прочел статью… — Речь идет о статье «Беседа», напечатанной в № 8 указанной газеты за 1877 г. (8 (20) мая 1877 г. Подпись: Наблюдатель).

…подвергся и Лев Толстой за «Анну Каренину»… — О романе Толстого Наблюдатель писал: «Анна Каренина умерла. Это в своем роде событие. Ее убил тот факт, что к ней охладел блестящий Вронский: так по крайней мере изъясняет граф Толстой. Но так как Вронский весьма похож на героев Марлинского и ничем не отличается от старинного типа губителей женских сердец, гуляющих по Невскому, или позирующих в гостиных, или лежащих в растворенных окнах зданий сухопутного ведомства, — то не верится, чтоб женщина умная могла окончить жизнь на мотив тривиального романса: „Он меня разлюбил“ <���…> Мне кажется, Анну Каренину убил скорее тот факт, что к ней охладел русский читатель, а не Вронский. Читателя утомила эта долговременная диета на психологии с длинными промежутками между приемами. Но одно такое утомление читателя, быть может, еще не побудило бы автора приблизиться к развязке. Относительно читателей гр. Толстой, очевидно, держится правила губителей и губительниц сердец: пусть страдают. Но Восточный вопрос выдвинулся наконец до такой степени на первый план, что заслонил собой Анну Каренину даже в умах таких ее фанатиков, как критики „Голоса“. Вот отчего, по всей вероятности, она и умерла так неожиданно…» (Сев. вестн. 8 (20) мая. № 8).

…объяснить каким-нибудь особым случайным обстоятельством, болезненностью, «аффектом»… — Объяснения такого рода часто мелькали в процессах 1860-1870-х годов для смягчения приговора или оправдания обвиняемого. Неудовлетворительность этих объяснений и собственные сомнения, возникшие у писателя в связи с делом Корниловой и участием в ее оправдании, побудили Достоевского затронуть эту тему в «Братьях Карамазовых» и еще раз осудить (уже без всяких оговорок) в адвокатской практике ссылки на «аффект» для отмены обвинительного приговора.

Гораздо труднее присяжным ~ Эк, велико дело: ведь не убился же ребенок; а что его били, так ведь «его должность такая». — См.: Сев. вестн. 1877. 8 (20) мая. № 8.

Было только одно свидетельство одной только женщины, жившей тут же в коридоре рядом — выяснилось потом защитой, как «коридорная сплетня»… — Достоевский писал об этом в апрельском номере «Дневника» за 1877 г.