Захар Прилепин - ПАТОЛОГИИ

- Курить-то можно? - спрашивает кто-то у Шеи.

Шея молчит, я закуриваю; после первой затяжки сладостно жую - будто ем дым. Сладкий, вкусный дым, нравится… Опять нравится…

Шея смотрит на меня недовольно. Не только потому, что я закурил без разрешения, но потому что он дым не любит - некурящий у нас взводный. А машина, хоть и кузов - всё-таки помещение, надо честь знать. Делаю несколько жадных затяжек и бычкую сигаретку о пятку берца. Машина трогается. Подумав, куда бросить окурок, и не найдя места, бросаю его на пол. Некоторое время смотрю, как он катается по полу, измазываясь изящными бочками, мухоморного окраса пенечком фильтра.

На ухабах машины переваливаются, едва не заваливаясь на бок, пацаны с трудом держатся, кто за что может.

«…какая тягомотина, скорей бы уж…»

Смотрю на улицу, появляются деревья, не знаю их названия. Какие-то деревья, из тех, что растут только в Чечне. По крайней мере, в Святом Спасе они точно не растут. Впрочем, я и тех деревьев, что растут в Святом Спасе, по названиям не знаю. Береза, дуб, клён и всё. А, ещё рябина… «Ах, рябина кудря-я-вая…» И калина.

«Калина - это дерево?» - сомневаюсь я, но не успеваю разрешить свои сомненья.

Машины снова останавливаются, моторы глушатся; какое-то время гудит БТР, тот, что шёл первым, но вскоре и его глушат.

Все сидят молча.

Смотрю на улицу, вижу кабину машины, шедшей за нами, лицо шофера. Не могу понять его настроения, черты лица шофера расплываются.

Зато появляется лицо Семёныча - он подошел к борту нашего кузова, заглядывает внутрь, командирским чутьём, нюхом оценивая состояние коллектива.

- Разомните косточки, ребятки… - говорит Куцый, видимо, оценивший наше состояние, как нормальное.

Все с готовностью вскакивают с мест, и поэтому долго приходится стоять, согнувшись, дожидаясь, пока ближние к краю, спрыгнут с машины; карманы разгрузки, отягощенные гранатами, тяжело свисают, мышцы спины и шея начинают ныть. Наконец, подходит моя очередь.

Спрыгиваю, не очень удачно, потому что приземляюсь на пятки («чему тебя учили?» - злюсь), боль бьёт в мозг, и теряется в нем.

Осматриваюсь по сторонам. Бродят люди, каждый о своём молится. Вижу нескольких мужиков в танкистской форме, а где танки? а вот стоят…

Холмистая местность, никаких признаков жилья. Быть может, за тем холмом?

- За тем холмом… - доносится до меня обрывок разговора.

Я оборачиваюсь. Стоят: Чёрная метка, Семёныч и танкист без знаков отличия, но сразу видно - служивый никак не меньше капитана. Вояка указывает на холм рукой.

Мне по-детски хочется их подслушать. Мне кажется, они говорят друг другу правду, какую нам постесняются сказать. Что-то вроде: «пятью-шестью бойцами придется пожертвовать, но что делать…»

Но я не двигаюсь с места. Даже отворачиваюсь от командиров.

Семёныч объявляет построение.

- Вот за тем холмом находится село… Совершаем марш-бросок. Рассредоточиваемся на холме, у взгорья, выше не забираемся, не светимся. Как только мы достигнем обозначенного рубежа, двинутся танки, в объезд холма. Дожидаемся, когда они выйдут напрямую, и делаем рывок следом. До села триста или чуть более метров.

«А почему сначала мы побежим, а танки потом? - думаю я, - Танки быстро пойдут, и мы за ними не поспеем - километра полтора жилы рвать, поэтому - сначала мы. - отвечаю сам себе, - Тем более, что они верх не полезут, а за ними бежать - круг давать… На полянке же наши чудо-машины в полный дух попрут. И мы за ними. Остается только уповать, что бы танки не разбудили чичей, пока не выйдут на прямую. Если чичи, конечно, уже не проснулись. Наверняка, уже проснулись. И ещё вчера вечером пристрелялись к полянке. И мин там наставили. Бляха-муха, какой ужас… Может, разбежаться и вдариться головой о кузов? Потом скажу, что у меня было минутное помешательство…»

- В нескольких, предположительно четырёх ближних к поляне домах и амбарах располагаются боевики, - продолжает Семёныч, - Возможно, они есть и в селе, но в селе есть и мирные люди, поэтому…

- Поэтому просьба действовать аккуратно, - вставляет Чёрная метка.

- Щас, нахуй, «аккуратно», - передразнивает его шепотом Астахов, - надо было с вертушек разхерачить это село…

- Что мы, пехота? - буркает кто-то недовольно неподалёку от меня.

- А что, спецназ? - спрашивает Астахов.

- Да, спецназ.

- Хотел, чтобы солдатики село взяли, а ты там зачисткой занимался? - зло говорит Астахов.

- Разговорчики, - обрываю я парней.

- При подходе, если не начнётся бой, блокируем дворы, где предположительно находятся боевики, и дальше по обстоятельствам. Если бой начнётся раньше, окапываемся, подавляем огневые точки противника. Повторяю самое главное: поддерживать связь, командирам слушать рацию, бойцам слушать командиров - это раз. Идя за техникой, не кучкуемся - это два. Окапываться резво, чем глубже закопаемся, тем лучше.

- Может быть, лучше подкоп под село сделать? - говорит Язва тихо. - Вылезем как кроты из подпола… «А вот и мы!»

- Выходим через пять минут, - заканчивает Семёныч.

Пацаны вяло расходятся.

- Сергей! - говорит Язва, столкнувшись лицом к лицу с Монахом.

- Чего? - отзывается Монах неприязненно.

- Держи хуй бодрей, - зло отвечает Язва.

«Помолиться, что ли? - думаю. - Ни одной молитвы не знаю. Господи-господи-господи-господи…»

Подхожу к машине, прислоняюсь плечом к борту. Хочется лечь. Внутренности уже высосаны, пустое нутро ноет, где-то на дне живота как холодец подрагивает недоеденный пауком, отвалившийся откуда-то ломоть мяса.

«Моё тело, славное моё тело…» - я пытаюсь почувствовать свои руки, и сначала чувствую автомат, его холод, а потом, кажется, ещё более холодные свои пальцы; ещё я хочу почувствовать свою кожу, свои соски, и узнаю их, болезненные, сморщенные как у старика, потеревшись о тельник.

«…моё тело…» - ещё раз повторяю я.

Пытаюсь согнуть и разогнуть пальцы; окоченелые, они не поддаются.

- Егор, строй своих.

«Чей это голос? Кажется, взводный что-то сказал…»

Выискиваю взглядом Кизю… Монаха… Стёпку Черткова… Скворца… Андрюха-Конь стоит, расставив ноги, держит пулемет наперевес…

«Надо же, я ещё людей узнаю…» - удивляюсь я.

Открываю рот, хочу что-то сказать, но раздается нечленораздельный, сипло-писклявый звук. Оборачиваюсь по сторонам: не заметил, не услышал ли кто…

Говорю несколько слов шепотом: «Е-гор… из-за леса, из-за гор… Егор… едет дедушка Егор… сам на коровке… детки на лошадках… внучки на козлятах… а жена на сивом мерине…». Нет, дар речи меня ещё не покинул.

- Строимся, братцы!

До того, как мы взберёмся на холм, нас, наверное, не убьют.

Построившись - повзводно и с интервалом, топчемся нерешительно.

- С Богом, родные… - говорит Семёныч по рации.