Сигизмунд Кржижановский - Возвращение Мюнхгаузена (Повести, Новеллы)

- Как я благодарна этому вашему Катафалаки за то, что он так глуп. Ведь если бы не он...

И крик застрял в горле Горгиса. Ловя ладонями стену, он вышел по лестнице и тихо прикрыл дверь. Что ему оставалось делать? В подъезде он почувствовал, что не в силах идти дальше. Автомобиль, не успевший еще отъехать от дома, по его знаку откинул дверцу и, приняв его на качающиеся подушки, помчал домой. В тяжелом раздумье отщелкнул Катафалаки замок своего опустевшего одинокого жилища. Но что за странность? Из спальной полоса света. Он остановился, вслушиваясь. Знакомый, в иволжьих переливах, голос напевал: "Chacun avec sa chacune" 1. Мистический холодок тронул корни волос Горгису. Он хотел было назад, к двери, но в полутьме зацепил локтем вазу, брызнули осколки, и в освещенном квадрате двери появился, сверкая длинным фосфоресцирующим - как ему показалось - носом, двойник его жены.

1 Каждый с каждой (фр.).

Затем произошло объяснение. Испуганный не на шутку расстроенным и искаженным лицом своего мужа, двойник, роняя слезы с оконечины носа, признался во всем, обещая в обмен на забвение догробовую любовь. И Катафалаки простил: что ж, chacun avec sa chacune. Но веселая карусель парижских бульваров, круговорот пестрых галстуков и улыбающегося сквозь вуали кармина стали раздражать его. Всюду под круглыми канотье круглился смех, и бедному Катафалаки вдруг захотелось в город не столь веселых людей, где улыбки заткнуты сигарами, где дома и люди замотаны в туман, а жестикуляция дремлет в глубине шестнадцати миллионов карманов. К тому же кольцо на пальце правой руки напоминало пальцам о работе. Небольшая сумма, вырученная от продажи погодоугадывающей утвари покойного Витцлинга, приходила к концу. Приданого жены Горгис не хотел касаться. В одно из утр, порывшись в шкафу, он выволок пыльный ящик с набором зубных инструментов. Длинные, попугаевым клювом изогнутые щипцы, лежавшие сверху, успели уже проржаветь. Катафалаки, обмакнув замшу в наждак, принялся за чистку. Стоя на коленях над лязгающим ящиком, он представлял себе прогулки его игл, щипцов, крючков и щипчиков по прочным полукружиям британских челюстей; мечтательно сощурив глаза, он представлял себе множество десен, зацветающих - под влагой туманов и дождей - флюсами, костоедой, свищами, фистулами и пионами воспаленной надкостницы.

Через неделю Горгис Катафалаки, с женой и ящиком дантистских инструментов, пересек Ла-Манш.

9

Со дня превращения Катафалаки в лондонского жителя прошло четыре месяца. Хотя тридцать два, помноженное на восемь миллионов, дает двести пятьдесят шесть миллионов возможностей для начинающего дантиста, но на кожаное кресло, дожидавшееся звонков и пациентов в девятом этаже дома на Коммершэл-род, садилась только пыль. Полиция отнеслась слишком подозрительно к пробелу в документах приезжего врача, что же до пациентов, то после первой же неудачной попытки справиться с слоновьим клыком дюжего парня, загнанного болью на девятый этаж, врач сам не досчитался двух или трех своих передних зубов. Гонорар, сорвавшись со щипцов, так и не посещал пустых карманов Горгиса. Вскоре опустел и ящик с инструментами, проданный за полцены. Крючья вешалки торчали, как сучья безлистного дерева. Приданое быстро таяло. И в день, когда последние, жалобным дребезгом прощавшиеся ложечки были отнесены в комиссионную лавку, жена призналась Горгису, что она понесла. Бедняга схватился за голову. Жизнь с искусством опытного дантиста вытягивала из раскрытого зева карманов последнее пенни.

Надо было придумать выход. Целые дни бродил Катафалаки меж сверкающих витрин, воя газетчиков и резинового шороха шин. Восемь тысяч лондонских улиц играли в прятки с его запутывающимися шагами. На плакатах пароходных контор нарисованный синий дым предлагал выбирать любой меридиан. Маячащие сквозь туман буквы вывесок обещали кофе из Индии, ткани из Персии, замороженное мясо из Китая, фильмы из России, фрукты из Аргентины, философию из Германии, парфюмерию из Франции, джаз-банд - из Африки. Казалось, воздух всего мира, втянутый в этот гудящий гигантский вентилятор, хочет провертеться сквозь него. На грифелях бирж возникали шеренги цифр, а по асфальту, будто вдогонку за единицей, кружили нули колес. Все это было похоже на богатый пиршественный стол, вкруг которого обносят так быстро, что не успеваешь ничего взять. Надо было изловчиться и вовремя подставить свой прибор. Катафалаки попытался.

Счастливая мысль впрыгнула в голову Катафалаки как раз в то время, как он, откинув ее назад, разглядывал сумрачное здание Лондонского Банка, перегородившее ему путь. Дельцы, днюющие на узких улицах Сити, давно уже прозвали этот жесткий каменный контур "старой леди с Триднидл-стрит". Old Lady of Threadneedle Street в этот день, как и во все дни всех веков, безоконная, наглухо застегнутая на все камни, недовольно выгибала надбровья своих плоских арок. Грязная и закопченная, крепко втоптавшаяся в землю старая скаредница, казалось, боялась из миллиардов, запрятанных под гранитный подол, израсходовать десять пенни на билет в баню.

Но Катафалаки уже повернул к ней спину: внезапная идея привела в движение его ноги и, поворачивая носками из улицы в улицу, почти втолкнула в одну из узких дверей, раскрытых на Флит-стрит. Человек, дремавший под надписью "Прием подписки", повернул голову: "At Your service" 1. Идея, цепляясь за выступы слов, стала медленно, но упрямо выкарабкиваться из головы наружу.

1 К вашим услугам (англ.).

10

Мистер Кипсмайл вышел прогулять своего добермана. Чисвикский- парк, зеленеющий своими кронами в сотне шагов от дома на Кинг-стрит, в котором проживал мистер Кипсмайл, был местом вполне подходящим для такого рода прогулок. Аккуратные желтые дорожки, огибая газоны, бежали к туманной Темзе и поворачивали обратно к бронзовым воротам на Кинг-стрит. Воздух был ясен и тих, и мистер Кипсмайл, заложив руку за спину, посвистывал, причем свист его, адресованный к гоняющемуся за воробьями псу, то и дело обращался в область чистой музыки, пробуя изобразить нечто вроде "A Fine Old English Gentleman of the Older Time" 1: это означало, что Кипсмайл в хорошем настроении. Поперек дорожки бежал газетчик, выкрикивая заголовки, и пальцы джентльмена потянулись было привычным жестом к жилетному карману, но в это время в глубине длинной аллеи, внезапно вынырнув из-за поворота, показалась фигура, притянувшая к себе все внимание и пса, и его хозяина. Пес, забыв о воробьях, подняв уши, залаял навстречу длинной, в рост приближающейся фигуры, палке; хозяин, оборвав свист, внимательно вглядывался в пешехода. Страннический шест пешехода, медленно ступая по песку, вел за собой две обутые в тяжелые дорожные сапоги ноги, над коленом одной из них, встряхивая цифры, взблескивал педометр, у пояса раскачивалась дорожная фляга, из-за плеча, покрывая лопатки врознь торчащими носами, свешивалась груда крепких, на двойных подошвах башмаков; и только лицо пешехода, опущенное вниз, было невидимо из-под выцветших широких полей его шляпы. Мистер Кипсмайл покивал пальцем - опущенные поля не шевельнулись, мистер Кипсмайл крикнул: "Эй, сапоги!" - сапоги, повернув к нему дюжину двойных пяток, свернули в боковую аллею. Тогда заинтересованный странным продавцом мистер Кипсмайл двинулся вслед, набавляя шаг и голос. Пешеход остановил свой посох.