Всеволод Иванов - У

- Егор Егорыч, стойте! Она хочет сказать: на тебя будет вылита вся гадость, которая окру-жает меня, все сплетни и мерзости, но ты терпи и умей разбираться. Если даже помойное ведро тщательно почистить, покрасить и дезинфицировать, то и в нем можно носить питьевую воду.

- Пусть сама носит!

- То есть, ты можешь надеяться на лучшее, умей бороться и уничтожать препятствия, а са-мое главное, несмотря ни на что, должен быть весел, приветлив и спокоен. А что вы, Егор Егорыч, централизировали в себе из моей речи?

- Теперешней?

- Нет, в кухне.

- Перед ведром?

- Если вам хочется четкости, то - да, перед ведром, Егор Егорыч.

- Вначале вы наврали насчет своего отца, когда вам и мне известно, кто ваш отец. Меня ма-ло занимает вопрос о "подаренном" дне, касательно к вам, но удивительно превратно толкование своих поступков, когда, только что отравив отца сигарой, доведя его до редкого обалдения, вы указываете на желаемость любви к старикам.

- Ну, знаете, Егор Егорыч, ваши придирки относятся больше к методам, чем к выводам.

- Выводы дезавуированы моим носом.

- Понятно ли вам, Егор Егорыч, что мы с вами наблюдаем удивительно крепкую клику, прекрасный кастовый дух, великолепно спаянную семью. Тумаки отцу и мужу? Чепуха! Показное. Смеялись над моим предложением? Да они потому и смеялись, что ежедневно и ежечасно они проводят мое предложение с той разницей, что в семье нет разлада и им приходится придумывать разлад, плотность и целостность этой семьи удивительна! Они вас обманули, Егор Егорыч, так же как они обманывали десятки и сотни до вас. Помимо того, что я только что расшифровал перед вами, почему Людмила Львовна так задушевно пошутила со мной? Да потому, что я намекнул на отраву ее отца сигарами...

- Только на сигары?

- Вы понятливый ученик диалектики, Егор Егорыч. А по-вашему на что же я мог намекать?

- Сигары вы сублимировали, как образ вашей любви...

- Та-та! Бросьте. По-вашему, она отшвырнула мою любовь?

- А помойное ведро, Матвей Иваныч, если рассматривать, как символ...

- Вот и учи профанов!

Доктор захохотал и, схватив тазик с полотенцем, выскочил.

Психоанализ психоанализом, но я испытывал такое состояние, как будто и меня облили помоями. Нет, многие метафоры ценны именно как метафоры!

Черпанов брился возле трюмо. Доктор плескался в ванной. По-разному бреются люди. Один бреется от уха к подбородку, другой - от подбородка к уху, иной бреется туго, иной легко, иной любит посвистать во время бритья, а иной вывести такую песенку, чтоб было пожалобнее, а иные придерживаются такого молчания, словно во рту у них девизный вексель, соответственно обстав-ленный проездными документами. Черпанов, видимо, любил бриться с разбросанными разгово-рами.

- Обождите-ка,- остановил он меня ногой.

- Быстро вы, Леон Ионыч, отделались.

- Не отделался, а вернулся. Осознал - у всех нас глубокое временное жилище. Все мы в быту кочевники, с трудом переходящие к осмысленной, то есть оседлой жизни. Вот поэтому-то и надо усы сбрить.

И он действительно намылил усы и взмахнул бритвой.

- Зачем?

- Не орите под руку,- со злостью отозвался Черпанов.- Ваш дoктор прав в одном: если тебя направили - действуй решительно вплоть до полного признания. Кочевники? Сади их на оседлость, заставляй их приспособляться к жизни, дистиллируй их.

- Какие же кочевники в Москве?

Бритва отвалила пол-уса, обнажив синюю твердую губу. Он приблизил лицо к зеркалу. Ото-шел. Опять приблизил. Как бы с сожалением помял в пальцах пол-уса, а затем быстро намылил еще губу.

- Продал я вчера спекулянтику поддевочку синего заграничного сукна. И продешевил, кажись.

- Зачем же продавать?

- Поручили.

- Близкие поручили?

- Какие близкие?

- А чего ж грустите, если продешевили.

- Ну вот, характер такой. А сегодня продумал, в связи с решимостью,- и вышло зря продал. Лучше бы обменять. Ну разве на мне костюм? Мог бы, в конце концов, и в поддевку нарядиться.

- Кто же теперь носит поддевки, да особенно в Москве?

- Именно. Кто наденет зеленую поддевку? Ее, небось, на Урале какой-нибудь скотопромыш-ленник носил.

- Почему скотопромышленник?

- Скотопромышленники обожали темно-зеленое. Из ихнего сословия происходили самые знаменитые биллиардные игроки. А не сыгрануть ли нам, Егор Егорыч, на биллиарде?

- Сыграли б, да вот сегодня уезжаю.

- Куда?

Я объяснил.

Он уже отмахнул второй ус, присмотрелся, еще раз намылил щеки и, указывая головой на портфель, сказал:

- Отдых? Вот и отдохнем вместе. Первое отделение откройте, Егор Егорыч, лежит там в синем конвертике бумажка. Очень вашего отдыха касается. Прочтите.

Я прочел телеграмму: "Продолжайте комплектовать,- торопили Черпанова из Шадринска,- если даже арестуют, сообщите, выручим. Директор строительства Забисин". Кроме телеграммы, в конвертике лежали черпановские полномочия за подписью того же Забисина на оптовое и рознич-ное комплектование рабсилы.

- Да и доктор сегодня не едет, Егор Егорыч, отдыхать с вами.

- Как?

- Только что порадовал. Буду, говорит, ожидать вместе с вами полной укомплектовки вашего, то есть моего, задания.- Черпанов посмотрел на меня значительнейше и еще более зна-чительнейше проговорил:- Откройте второе отделение! Загляните, но не вынимайте. Документ чрезвычайной важности!

Я заглянул во второе отделение портфеля. Там лежал толстый пакет, без адреса, с девятью печатями, гигантскими и сургучными:

- Пониме?

- Нет.

- Мореплавание знаете?

- Нет.

- А слышали: капитану дается пакет, который он распечатает, скажем, у Манильских остро-вов и там находит поручение чрезвычайной важности?

- Кто же ваш капитан и где же находятся ваши Манильские острова?

- Изучайте навигацию. Изучайте революционную навигацию, дорогой Егор Егорыч!

Я чувствовал, что Черпанов побеждает меня. Нет, зря я думал о его провинциальности и уже совершенно зря поверил доктору, что он намеком своим направил Черпанова на усилие комплек-товать рабсилу в таких местах и таких людей, где никого никто еще за все время революции не комплектовал. Смущало меня, правда, то, что намеки доктора о черпановском костюме оправда-лись, но мало какие намеки бывают, а затем, возможно, что Черпанов придает свое, особое и воз-вышенное значение заботе о костюме. Копошась в остатках этих размышлений, я нерешительно сказал:

- Пожалуй, лучше уж мне одному тогда уехать в дом отдыха-то?

Черпанов мял у зеркала жесткую свою губу.

- Позвольте, да вы, Егор Егорыч, ознакомились с задачами строительства? Чего вы бунту-ете? Что вы знаете? Строительство наше, дорогой мой, и сверхмощное и сверхбыстрое, а главное - сверхнеобходимое, иначе б мне не отпустили такие полномочия и я бы усы не сбрил.