Всеволод Иванов - У

- Говорят, древние умащали себя, и я понимаю их - это, действительно, помогает при ссадинах. Заметьте, у меня нет уже ни одной повязки.

- Вы их просто утопили в бочке.

Он пощупал голову:

- У меня была всегда органическая неприязнь к помаде, и я таки понимаю теперь почему.

- Боюсь, что эта неприязнь закрепится теперь за вами надолго,- ответил я.

Он не был безумцем. Он действовал с холодным умом. Но это редкий случай безумия, чтобы из одного состояния мгновенно почти переключиться в другое.

- Глядя на вас, мне хочется наконец знать, что же такое безумие. Если это похоже на то, что вы проделываете, и если вообще каждое безумие может так благополучно кончиться, то это просто даже любопытно.

Я оставил доктора. Мне хотелось объясниться с Ларвиным. Я вышел в коридор. У дверей стоял Черпанов, который манил меня. Я просто жаждал защиты - и я устремился к нему. Он взял меня под руку. Мне было это приятно.

- Вы слышали,- сказал он,- Мазурский сбежал? - Он показал бумажку.Однако оста-вил письмо на имя Населя, что костюм у Ларвина и Степаниды Константиновны. Боюсь, что не составил ли это письмо сам Насель, да и вообще не липа ли это с костюмом.

Я вспомнил свекловидную женщину.

- Нет, костюм существует.- И я рассказал ему.

- Да я и не сомневался никогда. Итак, идемте к Ларвину и Степаниде Константиновне.

- Я? К Ларвину? Нет, лучше я пойду к доктору.- И я поспешно ушел, оставив Черпанова в полном недоумении, я ждал от него помощи, а он ждет от меня. Нет, уж лучше быть с безумцем доктором и увезти его в больницу, в конце концов я могу сказать, что пошел сопровождать его, я давно, мол, подозревал!..

Я отсутствовал несколько минут, однако доктор уже успел исчезнуть. Найти мне его было легко, масляные следы вели прямо в комнату дяди Савелия. Я застал их за оживленной беседой, т. е. оживленной, конечно, по-своему: дядя Савелий вежливейше поддакивал, а старик Лев Львович - он тоже был здесь,- кутаясь в потертый плед, ворчал вначале неразборчиво "вон", а затем, чем больше доктор болтал и рассуждал, тем даже любовнее, тем более, что у обоих в руках были сига-ры из докторских запасов. Доктор сидел опять на скрещенных ногах, прямо на полу, перед ним стояли снятые два сапога, рядом лежал лист газетной бумаги, и он доставал масло из сапога и выкладывал на бумагу.

Увидев меня, он поднес палец к мочке.

- Вот спор идет о стадионе и масле...

- Собственно, Матвей Иваныч, спора нет...- вежливейше откладывая сигару в сторону, сказал Савелий Львович, примеру его последовал и старик.

- Нет, зачем нам затемнять мысли? Спор есть, даже если я только сам с собой спорю. Я утверждаю, что масло из сапога - вряд ли был такой повод и с таким количеством аргументации, как у меня,- есть нельзя, а Савелий Львович утверждает, что можно, косвенно намекая этим на неопрятность наших магазинов. Что же касается стадиона, то я с ними согласен, что надо идти на стадион.

- Идти на стадион! Еще этого не хватало! - воскликнул я.- Вам вообще выходить нельзя, вас теперь мухи обсидят.

- Это, собственно, не моя мысль, а уважаемого дяди Савелия. Он говорит, что надо быть вежливым, если о тебе говорят и тобой интересуются, то лучше самому пойти, нежели тогда, когда тебя приведут.

Старик с седыми волосами и дряблым лицом отставил сигару, взял папироску и придвинул свой стул ближе к доктору.

Доктор вгляделся в его лицо:

- У вас совершенно моложавое лицо, и вы модно одеваетесь. Любопытно, конечно, здесь есть ее отец...

- Вон! - прошипел старик, пыхтя папиросой.- Именно, вон! - Но кто? Здесь он умалчи-вает.- Итак, вы любите Сусанну...

- Трудно не любить такое существо,- вежливейше начал дядя Савелий, очень уклончиво.

Я знал, что разговор скоро не кончится, и пока разглядывал комнату дяди Савелия и его самого.

У него стояла этажерка с книгами - это были комплекты модных журналов, две книги о светском тоне, по стенам были развешаны картинки из французских журналов, это удивительная пустота, какой никогда в жизни не бывает. Он сидел, сложив руки на животике, был тщательно выбрит и выглажен, пиджачок из альпага блестел, но все это удивительно было - словно нарочно рвано. Модный журнал - последний - мужской был захватан, его, видимо, действительно рассматривали.

- Я не имею возможности следить за новейшими модами и слежу поэтому за старейшими.

- Оно и не накладно.

- Совершенно верно. Традиция одеваться, быть вежливым? Говорят, знаменитая актриса Э. Дункан пыталась есть руками, без вилки, но, как видите, даже пример такого великого человека не помог. Однако масло, которое, собственно, принесено ногами, вы покупаете.

- Однако, как же стадион? Вот вас обвиняют в том, что вы хотите взорвать пролетарский стадион.

- Да что вы мелете! - разозлился я.- Кто их обвиняет! Если б было что, то, поверьте, не нам с вами б их устрашать пришлось.

- Жизнь меняется быстро, кто знает,- вежливейше сказал дядя Савелий.Если Матвей Иванович интересуется стадионом, сознаюсь, что и нас всех здесь этот вопрос волнует.

Они очень много курили, я не знаю, доктор, наверно, разорвал две пачки папирос, видя, что они не берут сигары; они курили папироску за папироской, комната была тесна, и скоро модные картинки приобрели какую-то жизненность, чему я не мог не радоваться, однако, два старика волновались:

- Мне снятся странные сны. Парады необычайно странно одетых людей, необычайно вежливых, ведь вот я весь мелом исписан, вот посмотрите на ладони - везде отметки химическим карандашом, вот он ходит, сейчас у нас в промежутке между очередью час времени, он ходит, и так как он пенсионер и вообще вид страдающий, то его пускают, но почему же получаю я?

- Да, почему же? - спросил я, радуясь, что вопрос отвлекся несколько в сторону, до того, что доктор заерзал странным образом на месте, видимо, очень недовольный мною.

- Видали ли вы плакаты о вежливости: "Продавец, будь вежлив с покупателем, и покупатель также!" Боюсь, что я самый вежливый человек в стране, и недаром гражданин Черпанов пригла-сил меня на Урал. Очень возможно, что буду преподавать вежливость на стройках. Меня пропус-кают только исключительно в виде вежливости необычайной, очень всех это удивляет.

- Но вы мне не ответили, хотя и вежливы, на мой вопрос о племяннице вашей и Ларвине. Вам много известно.

- Ну, вам тоже известно не меньше, если уж вам не известно, то кому же?

- Вон! - сказал старик, закуривая папироску от папироски.

Комната все более и более наполнялась дымом. Старики приблизились еще ближе. Боюсь, что они чувствовали отвращение и страх перед доктором. За кого они его принимали? То, что доктор сидел без сапог и сапоги стояли перед ним, вряд ли могло дядю Савелия вызвать к такой легкой беседе, мое незваное появление - тоже; старик же попросту вначале ласковый, по мере того, как неудержимо накуривался табаком и его багровая кожа начинала отливаться синим, делался словно шар, и слово "вон" было как булькание воды, выходящей из шара, тоже злился - одно его, не знаю, не то нечаянное, не то намеренное движение убедило меня еще больше в этом.