Слава Янко - Краткое содержание произведений русской литературы XIX века

Старик помолчал. «Может быть, это маньяк? А может быть, Ве­рочка, твой жизненный путь пересекла именно такая любовь, кото­рой грезят женщины и на которую неспособны больше мужчины».

После отъезда гостей муж Веры и брат ее Николай решили отыс­кать поклонника и вернуть браслет. На другой день они уже знали адрес Г. С. Ж. Это оказался человек лет тридцати – тридцати пяти. Он не отрицал ничего и признавал неприличность своего поведения. Обнаружив некоторое понимание и даже сочувствие в князе, он объ­яснил ему, что, увы, любит его жену и ни высылка, ни тюрьма не убьют это чувство. Разве что смерть. Он должен признаться, что рас­тратил казенные деньги и вынужден будет бежать из города, так что они о нем больше не услышат.

Назавтра в газете Вера прочитала о самоубийстве чиновника кон­трольной палаты Г. С. Желткова, а вечером почтальон принес его письмо.

Желтков писал, что для него вся жизнь заключается только в ней, в Вере Николаевне. Это любовь, которою Бог за что-то вознаградил его. уходя, он в восторге повторяет: «Да святится имя Твое». Если она вспомнит о нем, то пусть сыграет ре-мажорную часть бетховенской «Аппассионаты», он от глубины души благодарит ее за то, что она была единственной его радостью в жизни.

Вера не могла не поехать проститься с этим человеком. Муж впол­не понял ее порыв.

Лицо лежащего в гробу было безмятежно, будто он узнал глубо­кую тайну. Вера приподняла его голову, положила под шею большую красную розу и поцеловала его в лоб. Она понимала, что любовь, о которой мечтает каждая женщина, прошла мимо нее.

Вернувшись домой, она застала только свою институтскую подру­гу, знаменитую пианистку Женни Рейтер. «Сыграй для меня что-ни­будь», – попросила она.

И Женни (о чудо!) заиграла то место «Аппассионаты», которое указал в письме Желтков. Она слушала, и в уме ее слагались слова, как бы куплеты, заканчивавшиеся молитвой: «Да святится имя Твое».

«Что с тобой?» – спросила Женни, увидев ее слезы. «...Он про­стил меня теперь. Все хорошо», – ответила Вера.

уличный кабачок, вульгарный и дешевый, но с претензией на романти­ку: по обоям плывут огромные одинаковые корабли... Легкий налет не­реальности: хозяин и половой похожи друг на друга, как близнецы, один из посетителей – «вылитый Верлен», другой – «вылитый Гауптман». Пьяные компании, громкоголосый шум. Отдельные реплики, от­рывочные диалоги складываются в разбитную музыку трактирной пошлости, затягивающей, как омут. Когда легкое allegro предуказало то­нальность действия, появляется Поэт: растраченный, истаскавшийся по трактирам, запойно упивающийся тем, что намерен «рассказать свою душу подставному лицу» (половому) Смутная поэтическая тоска, мер­цающая мечта о «Незнакомке» в шелестящих шелках, чей сияющий лик едва просвечивает сквозь темную вуаль, контрастна наступающей со всех сторон, усиливающей свой напор пьяной пошлости, но в то же время как бы порождена ею. И томительная мелодия грезы вплетается в грубые кабацкие выкрики, и трепаный Человек в пальто предлагает Поэту камею с дивным изображением, и все качается в дыму, плывет, и «стены расступаются. Окончательно наклонившийся потолок открывает небо – зимнее, синее, холодное».

Дворники тащат по мосту хмельного Поэта. Звездочет следит за ходом светил: «Ах, падает, летит звезда... Лети сюда! Сюда! Сюда!» – выпевает стих свое adagio. Вызванная им, на мосту появляется прекрасная женщина – Незнакомка. Она вся в черном, ее глаза полны удивления, ее лик хранит еще звездный блеск. Навстречу ей плавно идет Голубой – прекрасный, как она, тоже, быть может, сорвавший­ся с небес. Он говорит с нею мечтательным языком звезд, и зимний воздух наполняется музыкой сфер – вечной и оттого завораживающе сонной, холодной, бесплотной. А «падучая дева-звезда» жаждет «зем­ных речей». «Ты хочешь меня обнять?» – «Я коснуться не смею тебя». – «Ты знаешь ли страсть?» – «Кровь молчалива моя»... И Го­лубой исчезает, истаивает, закрученный снежным столбом. А Незна­комку подхватывает мимоидущий Господин – масленый, похот­ливый франт.

Плачет на мосту Звездочет – оплакивает падшую звезду. Плачет Поэт, очнувшийся от пьяного сна и понявший, что упустил свою мечту. Все гуще падает снег, он валит стеною, снежные стены уплот­няются, складываясь в...

...Стены большой гостиной. Собираются гости, «общий гул бес­смысленных разговоров», как бы светских, выше тоном, чем разгово­ры в кабаке, но ровно о том же. Отдельные реплики повторяются слово в слово... И когда влетает Господин, уведший Незнакомку, и произносит уже звучавшую фразу: «Костя, друг, да она у дверей», когда все вдруг начинают ощущать странность происходящего, смутно догадываться, что это было, было, было, – тогда появляется Поэт. А за ним входит Незнакомка, своим неожиданным явлением смутив гостей и хозяев, заставив уличного донжуана конфузливо скрыться. Но непрошибаема лощеная подлость гостиной; снова закрутился раз­говор по тому же трактирному кругу. Лишь Поэт задумчив и тих, смотрит на Незнакомку – не узнавая... Запоздавший Звездочет свет­ски вежливо спрашивает, удалось ли ему догнать исчезнувшее виде­ние. «Поиски мои были безрезультатны», – холодно отвечает Поэт. В глазах его «пустота и мрак. Он все забыл»... Неузнанная дева исче­зает. «За окном горит яркая звезда».

На сцене – обыкновенная театральная комната с тремя стенами, окном и дверью. У стола с сосредоточенным видом сидят Мистики обоего пола в сюртуках и модных платьях. У окна сидит Пьеро в белом балахоне. Мистики ждут прибытия Смерти, Пьеро ждет прихода своей невесты Коломбины, Неожиданно и непонятно откуда по­является девушка необыкновенной красоты. Она в белом, за плечами лежит заплетенная коса. Восторженный Пьеро молитвенно опускает­ся на колени. Мистики в ужасе откидываются на спинки стульев:

«Прибыла! Пустота в глазах ее! Черты бледны как мрамор! Это – Смерть!» Пьеро пытается разубедить Мистиков, говоря, что это Ко­ломбина, его невеста, однако Председатель мистического собрания уверяет Пьеро, что он ошибается, это – Смерть. Растерянный Пьеро устремляется к выходу, Коломбина следует за ним. Появившийся Ар­лекин уводит Коломбину, взяв ее за руку. Мистики безжизненно по­висают на стульях – кажется, висят пустые сюртуки. Занавес закрывается, на подмостки выскакивает Автор, который пытается объяснить публике сущность написанной им пьесы: речь идет о вза­имной любви двух юных душ; им преграждает путь третье лицо, но преграды наконец падают, и любящие навеки соединяются. Он, Автор, не признает никаких аллегорий... Однако договорить ему не дают, высунувшаяся из-за занавеса рука хватает Автора за шиворот, и он исчезает за кулисой.