Сочинения

Увы! не находится за дверью такого человека. Там стоит сердитый служитель с щипящим самоваром и гневно шепчет:

— Самовар-с! Вот-с!..

— Да я не просил у вас самовара! — гневно тоже шепчет Беспокойный. — Отчего вы пыли у меня никогда не сметаете?

Еще большие гнев и недовольство пролетают в это время по невыспавшемуся лицу служителя меблированных комнат. С громом и дребезжаньем чайной посуды поставив на стол непрошеный самовар, он угрюмо отвечает:

— Што ж пыль? Ведь вы сами же не велите ее убрать!.. Булку ежели надо, так сбегаю, пока рано еще. Нам тоже другим жильцам услужить надо. Вон у нас два генерала живут… А пыль, известно, когда ежели свободное время…

Манкируя опротивевшим самоваром, Беспокойный усаживается за письменный стол, чтобы, по своему вечному обыкновению, устремиться в отыскивание желаемой правды в этих бесчисленных фолиантах. И вот всецело окружала его тогда книжная правда, вместе с этою царящей в больших, плохо охраняемых библиотеках плесенью, — и не обратил бы наш труженик никакого внимания на эту плесень, если бы к ее заразительной духовитости не присоединялись безалаберные голоса нумерных соседей, гремевшие на разные раздражающие больные нервы тоны:

— С-стуч-чу! — как и во всю предшествовавшую ночь, раздавался в соседнем апартаменте уже в десятом часу утра чей-то мощный бас, громыхая кулаком по столу.

— Бенефису три целкача желаешь? — спрашивают у баса.

— Што же водки мне не несут, дьяв-вол вас всех забери! — ругается одичалый голос, принадлежащий какому-то несчастному приезжему, уже несколько недель одержимому злою белой горячкой.

— А мы вчера из Стрельны в шесть часов приплыли, — продолжают обмениваться новостями меблированные комнаты. — В грязи все, как агаряне {83} 83 Агаряне — здесь: нехристи. какие! Стыдно было на улицу глазом вскинуть. Што ж ты? — пей, поправляйся!..

— А мы так просто-напросто в части ночевали… Непонятно даже… Никогда у меня еще так не отбивало ума… Спасибо, офицер хороший попался, — познакомились; смеется: «Ну и ступайте теперь на все четыре, а то беда мне с этими протоколами… Были вы, говорит, вчерашнего числа в состоянии невменяемости… Поблагодарите вот унтер-офицера Ефремова, — он вас с тротуара в полнейшем бесчувствии поднял…»

— Кр-раул-л! — глухо раздается новый голос с конца коридора, противоположного номеру Беспокойного. — Убить хочет… Батюшки! заступитесь…

Спешными шагами пробегал в это время по коридору вечно кашлявший и плевавший хозяин меблированных комнат, в сопровождении своего встревоженного штаба, у которого он суетливо спрашивал:

— Актер опять забунтовал, а?

— Они-с, — отвечал штаб.

— Приехали, что ли, какие к нему?

— Так точно-с! Две Пирсоны… из женского полу-с… Всю ночь мирно было-с: песни пели, комедии читали. Теперича же господин артист напущает на них самих себя с кинжалом. В одной руке стакан с водкой, а в другой кинжал-с. Кричит: «Пей под ножом Прокопа Ляпунова!» {84} 84 Реплика из драмы И. В. Кукольника «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский». Конешно, што госпожи теперича безо всяких понятиев на полу у господина артиста валяются, а они-с всячески стараются в них еще водки влить-с…

Торопливые хозяйские шаги замирали наконец в нескончаемом коридоре, а Беспокойный усиленно принимался глотать разнообразные лекарства и в чахоточном бешенстве разбрасывать по своему пыльному номеру те пыльные книги, которыми он было окружил себя…

Ничего подобного не было в деревенской летней картине, мирно распростершейся в настоящую минуту перед глазами Беспокойного. Он думал: «Вот где работать!..

Только в этой благодатной тишине можно собирать доброе, чистое знание. Скорей за работу!..»

С этими словами Петр Петрович живо устремился к рукописи, еще вчера приготовленной на письменном столе, и с необычайною быстротой принялся чертить по ней. В силу русской поговорки — «скоро сказывается, да не скоро дело делается», здесь нельзя отчетливо уяснить, долго ли, коротко ли бегало перо «литературщика» по терпеливой бумаге, — и только благодаря сообщениям шустрого художника в синих очках я знаю, что рукопись Беспокойного послушно приняла тогда на свои страницы все разнообразные звуки и краски этого утра.

И действительно, когда шустрый художник читал мне эти страницы, я воочию видел, как на них сверкали нежно-розовые лучи загоравшегося на дальнем востоке солнца; от них пахло ароматом полей, пруда и леса; широкими сенокосными лугами, спрыснутыми серебристыми росными перлами, казались мне эти маленькие странички, — и слышались мне в их шуршании задорные крики неуловимых дергачей и звонкие трели высокополетных жаворонков.

Видел я также, как по этим страничкам прошло на далекое пастбище сельское стадо и как вообще все они были изрисованы пестрыми знаками тех глубоко трогательных звуков, из которых слагается дивная музыка раннего сельского утра…

Солнце стояло довольно высоко, так что не только рано встающие дачники, но и дачницы даже успели уже выкупаться и сидели за чаем в тени палисадников, а Беспокойный, наподобие пиявки присосавшись к своей рукописи, все еще от нее не отваливался. Он и не отвалился бы от нее собственнолично, по крайней мере, до тех пор, пока не закашлялся до крови или не захотел есть, если бы внимание его не было нарушено деликатным скрипом отворявшейся двери. Обернувшись по направлению к этому скрипу, Беспокойный увидел пред собою белокурую, деликатно осклабленную личность в розовой ситцевой рубахе, плисовых штанах и в мелких резиновых калошах на босую ногу.

Улыбнувшись с почтительною приятностью, личность заговорила:

— Щиблеты ваши, сударь, отчищены вроде бы, например, зеркала. Ну только, прикажите доложить: ежели в случае купаться намерены, так роса-с еще не обсохши-с.

Надоть будет вам длинные сапожки обуть-с, по-русскому-с… вроде будто бы на купецкий манер-с… Ежели имеются у вас длинные сапожки, так я их маслицем сейчас деревянненьким-с…

— Не хожу я купаться, — болен! — ответил Беспокойный, видимо симпатизируя человеку, так охотно предлагавшему ему свои услуги.

На физиономии приятной личности при этих словах изобразилась неподдельная тревога и даже как бы глубокое сожаление. Отступивши в испуге к двери и сделавши трагический жест руками, она произнесла с серьезной наставительностью:

— Ка-ак, судырь? При вашей образованности — и, например, без купанья? Да у нас пруд… Б-боже мой! В нем всякие грязи-с… Доктор Буеракин нарочно к нам из Москвы купаться приезжают и пруд чистить не приказывают. Большие деньги нашему миру за это платят-с. Поживете, так сами ихнюю милость увидите: туша тушей-с! «Все это, говорят, от вашей воды, ребята…» Сначала первым долгом оглаушат они в кабаке полуштоф перцовки, потом в пруд, потом опять в кабак… По целым неделям так-то они у нас себя прохлаждают-с…