Сочинения

Солдат молчаливо старался освободиться из рук своих мучителей, неуклюже отвертываясь от них и бормоча по временам: «Ну да будет уж! Не махонькие! Эк видь придумают же!» Но веселая пара не унималась. К убедительным просьбам об уплате казенных круп присоединены были еще убедительнейшие усовещивания насчет того собственно, что нужно же ему, солдату, при близком конце своей жизни вспомнить господа бога и, вспомнивши, сейчас же отправляться к жене и успокоить ее. Все это было выражено такой пронзительно-насмешливой речью и сопровождалось такими плутовскими подмигиваниями, что солдат не вытерпел наконец. Быстрым порывом оттолкнул он от себя подрядчика и Веру, азартно располыхнул на себе рубаху и заорал:

— Да вы што же это всамделе пристали ко мне, дьяволы? — С этим окриком он схватил лежавший под скамейкой топор и бросился на насмешников. Те прыснули от него в разные стороны — и по полю началась крикливая гоньба, все больше и раздражавшая солдата и смешившая его баловливых противников.

— Дедушка! — издали умолял запыхавшийся подрядчик. — Дай пардону, пожалуйста, — устал. Пойдем помиримся, водочки выпьем.

— Я тебе дам пардону, — шипел солдат в ответ подрядчику, бойким налетом обращая его в новое и постыдное бегство. — Я тебе говорил: не дразнись!

— Дедушка миленький! — кричала, в свою очередь, Вера Павловна, отвлекая солдата, совсем было уже наскакавшего на подрядчика. — Хоть со мной-то, с бабой, замирись на минуту… Сичас умереть, с этого самого дня никогда тебя беспокоить не буду. И самовар бери у меня сколько угодно.

— Погоди, шкура барабанная! Дай срок, еще я с тобой замирюсь, — грозил солдат, стараясь в то же время щелкнуть по башке подрядчика, который смеялся над ним, укрывшись за толстым деревом.

— Не-ет, не укроешься за деревом-то, — совсем как рассерженное дитя лютовал старичина. — Да-астану! Я тебе голову-то расколупаю: не выдумывай!..

— Ха, ха, ха! — смеялся подрядчик, выглядывая на солдата то с одного бока дерева, то с другого. — Тронь только, солдатище, сичас к твоей жене в Питер отправлюсь… Мне все равно, где ни ночевать… Ха, ха, ха! У тебя ли, у ней ли… Еще у ней-то мне, может, в двадцать пять раз расприятней! Ха, ха, ха!

Зарычала в это время стариковская грудь до того болезненно и вместе с тем сердито, что шутка, начатая так весело, могла бы окончиться очень плачевно, если бы Вера Павловна, подкравшись сзади к солдату, не засела к нему на плечи верхом. Живо схватила она могуче взмахнувшую топором руку, стиснула она ее так, что топор брякнулся в траву, и потом, не переставая хохотать, она принялась целовать солдата, клятвенно уверяя его, что она ни в кого не была еще так влюблена, как в него, старого дьявола, и что ежели он хочет, так она будет кажинный вечер ходить к нему чай пить.

— Чем только ты прельстил меня, старый шут? — спрашивала и с недоумением и со смехом Вера Павловна у солдата, сидя у него на плечах, между тем как подрядчик, ухвативши его за обе руки, тихо и осторожно подводил к крыльцу, словно усмиренную лошадь.

— Нн-ну, дед! Нечего тут упрямиться-то! Лучше нам теперь с тобой смириться надоть. Эко, в самом деле, при старости лет, шутки не распознал, за топор схватился. Эко, правду-то сказать, до чево тебя, старый демон, бесы-то обуяли в одиноком месте.

Вследствие сильного конфуза, охватившего солдатское лицо при напоминании о схваченном и взмахнутом на веселую, дружескую шутку топоре, по глубоким морщинам этого лица разлились, как полая вода по канавам, печальные тени стыда за свою горячность, желание быть прощенным в такой вине, за которую, по-настоящему, следовало бы закатить обвинителю первейшего сорта плюху… Багровые и синие оттенки, легшие было по впадинам солдатского лба, откликаясь ласкам подрядчика и Веры Павловны, постепенно исчезали. Можно было, несмотря на темный вечер, видеть, что старик ничуть не прочь от компании, лишь бы только представилась мало-мальская возможность поладить с дурацким грохотаньем этой компании над ним, стариком солдатом, и над его питерской молодою женой.

— Ну, ну, — бурлил солдат перешедшим в мягкий тон голосом. — Не буду, не буду, пристыдили… Ну вас совсем! Эки, черти, надсмешливые какие!

Говоря это, он потихоньку старался снять с своего загорбка оседлавшую его Веру Павловну, — тихо так старался совершить это, чтобы, избави боже, не полетела женщина с высокой спины и не брякнулась об сырую землю, — исподволь поталкивал подрядчика под локти, чтобы он выпустил его из своих крепких рук, и временами стыдливо усовещивал:

— Да будет же!.. Ну, ведь пристанут!.. Всегда вот от вас спокою мне нет… Говорил: не приставайте…

— А, спокаился, старый! — смеялся подрядчик. — Иди теперича водку пить. Барину без нас скучно.

— Слава богу! — откликнулась Вера Павловна. — Што? Усмирился? — толковала она солдату и при этом, все равно как бы мужу, ворошила ему волосы, осыпая его в то же время несчетным количеством поцелуев. — Будет, будет сражаться-то! Иди-ка вот подноси луччи! Самовар-то небойсь не даром украл у меня, теперича потчевай, а то завтра же бумагу на тебя взбухаю. Так и так, мол, ваше высокоблагородие, солдат, мол, у меня — у бедной вдовы — самовар стащил…

Скоро после этого общество, рассевшееся было на господский манер за самоваром, решительно ополоумело, подгоняемое подрядчиком пить поскорее как можно, чтобы, как он говорил, души не тосковали. Послышались какие-то совсем неподходящие разговоры:

— Ты меня как понимаешь, старый черт? — приставала Вера Павловна к солдату. — Ты за што свою супругу не почитаешь? Рази ты можешь понимать женское сердце? А?

— Стой, Верка, стой! — перекрикивал ее подрядчик, обращаясь ко мне. — Ты, барин, почему по такому не пьешь? Ты, может, теперича брезгаешь нами, што вот мы с тобою в компанью взошли. Как ты теперича полагаешь про нашу с тобою за этот случай расправу? Ведь здесь шоссе… Ведь теперича, правду-то ежели говорить, ночь…

— Барин! Барин! — перебила подрядчиков нехороший разговор Вера Павловна. — Нет! Слушай: могут они — эфти самые мужичье — понимать как следует женское сердце? Смолоду, с господами водимшись, они па-ан-ни-мал-ли; ну этим таких понятиев не дадено… Крушишься, крушишься с ними… Ах!.. Кажется бы…

Восклицая таким манером, Вера Павловна отчаянно всплескивала руками и горько плакала, — я старался успокоить ее. Подрядчик никак не отставал от меня.

— Почему ты не пьешь? Ты, может, от меня Верку отбить хочешь? Я почем знаю…

— Нне-ет! Он не отобьет! — с глубоким убеждением говорил солдат, энергично постукивая по столу чайником. — Н-не-ет! Это ты вре-ешь! Он не из таковских! Он ко мне пришел, не к тебе. Ты да-а-кажи прежде всего…

— А ежели ты барин, — приставал ко мне подрядчик, — посылай за господским вином. Мы тебя своим мужицким угощали, угости нас своим господским. Я господские вины очень люблю… Теперича: мушкатель, а либо это, как его, беса?..