А Герцен - Былое и думы (Часть 6)

Ему хотелось поместиться в купеческую контору - очень неглупый человек и с образованием, он мог заработать хорошие деньги, но reference280, reference, без reference в Англии ни шагу. Я ему дал свою; по поводу этой рекомендации один немецкий рефюжье, О<����ппенгейм>, заметил мне, что напрасно я хлопочу, что человек этот не пользуется хорошей репутацией, что он будто бы в связях с французской полицией. (184)

В это время Р<����ейхель> привез в Лондон моих детей. Он принимал в Н<����идергубере> большое участие. Я сообщил ему, что об нем говорят.

Р<����ейхель> расхохотался; он ручался за Н<����идергубера>, как за самого себя, и указывал на его бедность, как на лучшее опровержение. Последнее убеждало отчасти и меня. Вечером Р<����ейхель>ушел гулять, возвратился поздно, встревоженный и бледный. Он взошел на минуту ко мне и, жалуясь на сильную мигрень, собирался лечь спать. Я посмотрел на него и сказал:

- У вас есть что-то на душе, heraus damrt!281

- Да, вы отгадали... но дайте прежде честное слово, что вы никому не скажете.

- Пожалуй, но что за шалости, - предоставьте моей совести.

- Я не мог успокоиться, услышавши от вас об Н<����идергубере>, и, несмотря на обещание, данное вам, я решился его спросить и был у него. Жена его на днях родит, нужда страшная... чего мне стоило начать разговор. Я вызвал его на улицу и, наконец, собрав все силы, сказал ему: знаете ли, что Г. предупреждали в том-то и том-то, я уверен, что это клевета, поручите мне разъяснить дело. "Благодарю вас, - отвечал он мне мрачно, - но это не нужно; я знаю, откуда это идет. В минуту отчаяния, умирая с голода, я предложил префекту в Париже мои услуги, чтобы держать его au courant282 эмиграционных новостей. Он мне прислал триста франков, и я никогда ему не писал потом".

Р<����ейхель> чуть не плакал.

- Послушайте, пока жена его не родит и не оправится, даю вам слово молчать; пусть идет в конторщики и оставит политические круги. Но, если я услышу новые доказательства и он все-таки будет в сношениях с эмиграцией, я его выдам. Черт с ним!

Р<����ейхель> уехал. Дней через десять, во время обеда, взошел ко мне Н<����идергубер>, бледный, расстроенный.

- Вы можете понять, - говорил он, - чего мне стоит этот шаг, но, куда ни смотрю, кроме вас, спасенья нет. Жена родит через несколько часов, в доме ни угля, ни (185) чая, ни чашки молока, денег ни гроша, ни одной женщины, которая бы помогла, не на что послать за акушером.

И он, действительно изнеможенный, бросился на стул и, покрыв лицо руками, сказал:

- Остается пулю в лоб, по крайней мере не увижу этого ужаса.

Я тотчас послал за добрым Павлом Дарашем, дал денег Н<����идергуберу> и, сколько мог, успокоил его. На другой день Дараш заехал сказать, что роды сошли с рук хорошо.

Между тем весть, пущенная, вероятно, по личной вражде, о связях с французской полицией Н<����идергубера> ходила больше и больше, и, наконец, Т<����аузенау>, известный венский клубист и агитатор, после речи которого народ повесил Латура, уверял направо и налево, что он сам читал письмо от префекта, писанное при присылке денег. Обвинение Н<����идергубера>, видно, было дорого для Т<����аузенау> - он сам зашел ко мне, чтобы подтвердить его.

Положение мое становилось трудно. Гауг жил у меня - до того я ему не говорил ни слова, но теперь это становилось неделикатно и опасно. Я рассказал ему, не упоминая о Рейхеле, которого не хотел путать в драму, имевшую все шансы на то, что V акт ее будет представляться в полицейском суде или в Олд-Бели. Чего я прежде боялся, то и случилось: "вскипел бульон"; я едва мог усмирить Гауга и удержать его от нашествия на чердак Н<����идергубера>. Я знал, что Н<����идергубер> должен был прийти к нам с переписанными тетрадями, и советовал подождать его. Гауг согласился и как-то утром вбежал ко мне, бледный от ярости, и объявил, что Н<����идергубер> внизу. Я бросил поскорее бумаги в стол и сошел. Перестрелка шла уж сильная. Гауг кричал, и Н<����идергубер> кричал. Калибр крепких слов становился все крупнее. Выражение лица Н<����идергубера>, искаженного злобой и стыдом, было дурно. Гауг был в азарте и путался. Этим путем можно было скорее дойти до раскрытия черепа, чем дела.

- Господа, - оказал я вдруг середь речи, - позвольте вас остановить на минуту.

Они остановились. (186)

- Мне кажется, что вы портите дело горячностью; прежде чем браниться, надобно поставить совершенно ясно вопрос.

- Что я шпион или нет? - кричал Н<����идергубер>. - Я ни одному человеку не позволю ставить такой вопрос.

- Нет, не в этом вопрос, который я хотел предложить; вас обвиняет один человек, да и не он один, что вы получали деньги от парижского префекта полиции.

- Кто этот человек?.

- Т<����аузенау>.

- Мерзавец! - Это к делу не идет; вы деньги получали или нет?

- Получал, - сказал Н<����идергубер> с натянутым спокойствием, глядя мне и Гаугу в глаза- Гауг судорожно кривлялся и как-то стонал от нетерпения снова обругать Н<����идергубера>, я взял Гауга за руку и сказал:

- Ну, только нам и надобно.

- Нет, не только, - отвечал Н<����идергубер> - вы должны знать, что никогда ни одной строкой я не компрометировал никого.

- Дело это может решить только ваш корреспондент Пиетри, а мы с ним не знакомы.

- Да что я у вас - подсудимый, что ли? Почему вы воображаете, что я должен перед вами оправдываться? Я слишком высоко ценю свое достоинство, чтобы зависеть от мнения какого-нибудь Гауга или вашего. Нога моя не будет в этом доме, - прибавил Н<����идергубер>, гордо надел шляпу и отворил дверь.

- В этом вы можете быть уверены, - сказал я ему вслед.

Он хлопнул дверью и ушел. Гауг порывался за ним, но я, смеясь, остановил его, перефразируя слова Сийеса:

"Nous sommes aujourdhui се que nous avons ete hier - dejeunons!"283

Н<����ндергубер> отправился прямо к Т<����аузенау>. Тучный, лоснящийся Силен, о котором Маццини как-то сказал: "Мне все кажется, что его поджарили на олив(187)ковом масле и не обтерли", еще не покидал своего ложа., Дверь отворилась, и перед его просыпающимися и опухлыми глазами явилась фигура Н<����идергубера>.

- Ты сказал Г., что я получал деньги от префекта?

- Я.

- Зачем?

- Затем, что ты получал.

- Хотя и знал, что я не доносил?! Вот же тебе за это! - При этих словах Н<����идергубер> плюнул Т<����аузенау> в лицо и пошел вон... Разъяренный Силен не хотел остаться, в долгу; он вскочил с постели, схватил горшок и, пользуясь тем, что Н<����идергубер> спускался по лестнице, вылил ему весь запас на голову, приговаривая: "А это ты возьми себе".

Эпилог этот утешил меня несказанно.

- Видите, как хорошо я сделал, - говорил я Гаугу, - что вас остановил. Ну, что бы подобного вы могли сделать над главой несчастного корреспондента Пиетри, ведь он до второго пришествия не просохнет.