Александр Эртель - Записки Степняка

Когда рыба была уже перечищена и Михайло наливал в большущий чугун воду, пришли и рыболовы. Андрей Захарыч напялил на себя коротенький мерлушечий тулупчик, а мужичок Сигней одел позамасленный, но еще совершенно крепкий полушубок. Вслед за ними Анна принесла коврик, на котором мы и уселись с Чухвостиковым, молчаливо закурив папиросы. Вообще, под влиянием ли холода или почему-либо другому, Андрей Захарыч не пускался в разговоры. Лицо его, хотя и совершенно спокойное, носило на себе печать какой-то мечтательной задумчивости, глаза рассеянно были устремлены куда-то вдаль.

Сигней суетливо разводил огонь. Он раза два попытался было вмешаться и в самое приготовление ухи, но, получив рьяный отпор со стороны Михайлы, ретировался, не забыв при этом усмехнуться себе в бороду. Когда Михайло стал опускать в чугун здоровенных, еще не заснувших карасей, Сигней обратился ко мне:

— Ну-у, рыба у тебя, Миколай Василич!.. Вот уж рыба-а… Карасищев-то таких, я чай, и в Битюке по-{108}искать… Эка жисть-то, с водой-то матушкой! — он легонько вздохнул.

Я вспомнил, что в Калинкиных двориках не было пруда.

— Как это вы без пруда-то обходитесь?

— Колодези у нас, милый ты мой барин, колодези… Что поделаешь перебиваемся как ни то… Барская воля, чего ж с ей будешь делать… Угодно им, вот и сселили…

— Прежние-то места, кажется, хороши были у вас?

— Были-то они были… Это что говорить, хорошие места были, угодливые… Ну, только им виднее… Не способно, стало быть, нам, дуракам, жить-то там, вот и переселили. Им тоже своего терять не приходится… С чего же? Мы ежели теперь и без угодьев, все как-никак перебиваемой, пока бог грехам терпит… Все хлебушко какой ни на есть жуем!.. А баринок-то наш человек нежный… он вон и с угодьями горюет… Как тут быть-то!

— Вы, никак, не хотели переселяться-то, еще бунт, кажется, затеяли? спросил я.

— Было малость, — неохотно отвечал Сигней, — греха нечего таить было… Подурили маленько, признаться… Что ж, Миколай Василич, народ мы темный, глупый… Ох, глупый мы народ-то! (Сигней даже сокрушительно вздохнул и совсем прищурил свои маленькие глазки.) Учить-то нас вот как еще надо! вот как… Я в те поры еще толковал: бросьте, мол, мужики… ну, нет!.. Где уж нам!.. Где их милость указала, там и селись… Им виднее!.. То-то все гордыня-то наша… Дали волю, ослобонили, так нет, — мало… Ну, и спокаялись… Гордыней-то ничего не возьмешь, а ежели тихостью, смиренством, ну так… С барином завсегда можно обойтись, потому, барин он добрый и заслугу завсегда понимать может… А то бунтовать!

Я спросил Сигнея, где он пахал. На своем поле мне не случалось его видеть.

— Хе-хе, — приятно осклабился Сигней, — тут я тебе услугу сделал, Миколай Василич… Это уж как есть — услужил… Сват у меня есть, в Россошном, Григорий, — помнишь, может? (Я помнил Григория; раз, во время вьюги, он провожал меня к одному знакомцу.) Ну, вот!.. Своячина-то его за моим малым будет, за Митрошкой… {109} Вот мы и сваты… По-нашему, по-мужицки это… Он, сват-то… ну, не похвалюсь я им… что уж!.. (Сигней снисходительно засмеялся.) — Плоховат он, сваток-то мой… Это уж правду надо сказать — плоховат…

— Ты что же, пашешь, что ль, за него? — спросил я, вспомнив, что Григорий снял у меня под яровое две десятины земли.

— За него, Миколай Василич, за него, — одобрительно пропел Сигней, где уж ему, сватку-то, осилить, ну, я за него и стараюсь… Все кабыть не чужой… Да и тебе-то, признаться, послужить хотел, наслышаны мы про тебя-то, — он ласково заглянул мне в глаза.

— Мне-то какая тут услуга? — удивился я.

— А ка-ак же, — торжествующим тоном протянул Сигней, — ведь он убогий человек, сваток-то мой, Григорий-то… Ему не токмa что сымать — впору с своей душевой управиться, с земелькой-то… Ну, я его и ослобонил… Это прямо надо сказать — ослобонил… А то двадцать шесть целковых!.. Где ему… Бедняйший человек-то он, — сожалительно пояснил мужичок Сигней.

— Ты, стало быть, переснял у него землю-то?..

— Вызволил, Миколай Василич, вызволил… Что ж, бог с ним… пущай… Да и тебя-то, признаться, пожалел… Что, думаю, барину с ним вожжаться… Чего с него взять?.. Тут не то с ним хлопочи, не то с своими делами справляйся… Делов-то у вас не нам чета!.. Нам что? — Поработал денек-то, да и завалился спозаранку… А тут все подумай да приспособь: как, что… куда какую вещию произвесть… Мы ведь это тоже можем понимать! Другой вон скажет — жисть барину-то!.. А поживи-кось!.. У тебя сколько земли-то? спросил он у меня.

— Четыреста десятин.

— Вон! — с почтительным удивлением протянул Сигней, — легко вымолвить!.. Управься-ко с ей, с хaзиной-то с эстой… Произведи ее в дело!.. А нашему брату дураку что? — Знай соху да борону… Ах, грехи, грехи! — Он опять сокрушительно вздохнул и помахал головой.

— Теперь вот хошь покос взять… Мало его нешто у тебя? (мужичок Сигней вопросительно и участливо заглянул мне в лицо), — а тоже ведь надо и его устроить… Я все так-то думаю, думаю, — вот и барин!.. не легко тоже… Оно, пожалуй, раздай его, покос-то, нешто не раз-{110}дать?.. Тоже много таких, как сваток-то мой… А опосля и собирай!..

— Разве Григорий-то плутоват? — спросил я.

— Бедность-то его, барин, зашибла-а… Куда уж ему плутовать!.. Иной раз и рад бы по-чести, да ничего не поделаешь… Деться-то некуда… Ведь вот об троице тебе платить десять рублев, за земельку-то… Ну, где ему?.. Я-то, по благости господней, пока бог грехам терпит, смогу… А ему и тяжко.

— У меня застой не будет, — заговорил он после непродолжительного молчания, — хоть сейчас получай… Я ему и сказал: ну что ты, мол, сват, барина-то будешь гневить… Он ведь, барин-то, как ни то — пригодится… В гнев-то его вводить тоже не след… Ну и вызволил!.. Что уж… По душе!.. Пущай…

Мужичок Сигней с великодушнейшим видом махнул рукой и затем совершенно неожиданно добавил:

— А ты уж покосец-то у Яркиной окладииы уважь мне… Я уж тебе заслужу… Травка-то там хоша и не важная, ну, да нам, по мужицкому нашему обиходу, сойдет… Больше все ковылoк там-от… Дай бог, копен на двадцать!..

Покосец у Яркиной окладины никогда не давал меньше пятидесяти копен. Я сказал, что подумаю.

— Это отчего не подумать, — одобрительно протянул мужичок Сигней, подумать — первое дело… Только уж, Миколай Василич, ей-богу, без обиды… Думаю — как заехал я к тебе, вызволил из земельки-то эфтой, сватниной-то, так заодно уж… послужу… А мне кстати бы — близко покосец-то к посеву… Та-ак рядышком. Ты, может, видал?.. Как, поди, не видать… Ты чтой-то не больно барствуешь-то!.. Я позавчера куда тебе рань какую на рассев-то поднялся, а ты уж по полю-то бродишь… Это уж прямо надо сказать — хозяин!

Надо сообщить читателю, что одна из самых зазорных моих слабостей это страсть поспать… Хозяин я тоже плохой — сонливый и ленивый…