Владимир Чивилихин - Елки-моталки

- Вот оно что!

- Ладно, оставь его, Саня...

- Нет, мужики, - задумчиво произнес Неелов. - Если спасаться - так уж вместе, если погибать - тоже всем народом...

(Ах, елки-моталки, хорошо дядя Федя думает! На лес посмотреть - все друг за дружку в нем, когда ураган, к примеру, налетит. Отдельно если дерева стоят - валит их, а все вместе - держатся. Пружинит каждый листочек и каждая веточка, ветер быстро слабнет, и мягкая его сила уже не страшна. Только против огня лес не стоит, гибнет до последней былинки, и тут у него одна надежда - человек. Нет, славная все же работенка у меня!..)

Шумела Учуга, а с высей все еще сгрохатывал камень. Там обгорели кусты и мох, и камни ссыпались вниз, сеяли на своем пути искры, словно рвали мешки, набитые этим редким сыпучим товаром. Кое-что долетало до воды, но сюда, на отмель, камни не доставали. Пина вслушивалась в разговор у реки, и ей становилось покойно от этих неспешных, раздумчивых голосов.

- А что у тебя с ногой, дядя Федя? Камнем?

- Да нет. И смех и грех! Посредине я стоял, где чуть хватило на другую сторону. Я, конечно, под огонь, хотя за бороду беспокоюсь, каб не пыхнула. И вот, должно, уголек за голяшку отскочил, а я кручусь в дыму и ничего не чую. Потом жигануло, будто змея цопнула. А разуться негде - кругом горит, искра, жар. Кой-как уже. Однако заволдырило, побаливает...

- Ничего.

- Да я разве говорю...

Пина не уследила, как внимание пожарников переключилось на небо, темнеющее, суженное горами, на котором все смешалось, и не понять было, где там дымы, где тучи, где подступающая темнота.

- А я вам говорил - натянет.

- Зря, выходит, наше старанье?

- Он бы прошел теперь знаешь куда? У-у-ух! Так бы впереди дождя его и гнало.

- А может, и обойдут нас тучи-то?

- Быть дождю, - сказал Родион и поднялся. - А это нам теперь ни к чему - далеко до жилухи...

За обедом все заметили, что Пина их покормила скудно, однако виду не подали, молча полезли в палатку. Родион с Бирюзовым сидели у костра совсем квелые. Вот Санька гнездиться начал, уткнулся в Родиона, и тот бережно переложил его свисшую, будто неживую голову. Пина уже знала, что после пожара наваливает на человека неодолимая сонливость, безразличие ко всему на свете, и ничего не можешь; понимаешь, что двигаешься и живешь, а будто бы тебя нет.

С верховьев Учуги беззвездная ночь сходила в долину. И гольцы совсем потерялись уже в небе. Вот громыхнуло далеко-далеко, едва слышно, будто за Саянами, над степями. Пина не отрывала взгляда от костра и чувствовала, что Родион на нее смотрит. Она вот так бы сидела, только лишь бы рядом.

- Копалуха-то, - вдруг поднял соловые глаза Родион, и Пина вздрогнула. - Копалуха-то умница!

- Да, - грустно, нараспев сказала Пина. - Чуть не наступили, а она сидит...

- Да не об этом. Я только что у нее был.

- Ну? - удивилась Пина.

- Ее смородинник от верхнего огня оборонил, а когда уж низом взялось, я вспомнил и туда. Гляжу - картина! - Родион оживился, даже Саньку потревожил. - Она выскочила из гнезда и крыльями, крыльями огонь-то! Вроде пожарника. Опалилась вся. И глаз горит.

- Не боится? - ахнула Пина.

- Хочешь верь, хочешь нет. Подхожу вот так, а она скок в гнездо и нежно так, из зоба, клекочет: "Глек-глек-глек". Сидит, смотрит на меня, будто понимает, что я человек, а не зверь. Хотя в таком виде вполне за медведя мог сойти.

- Да ладно тебе! Ну?

- А в гнезде-то, я успел заметить, яиц с полдюжины. Крапнистые и здоровые - куда больше куриных. Отаптываю вокруг огонь, а она все так же смотрит. Умница! По времени уже высидеть должна...

Родион из всей мочи боролся со сном, но, видать, силы были неравными. Он улегся у костра рядом с Бирюзовым. Пина притащила мешок ему под голову, телогрейкой накрыла друзей, подправила костер, чтобы потеплей им было, работникам.

- А когда выведет, умора с ней, - услышала она голос Родиона, негромкий и глуховатый такой, будто он бредил во сне. - Птенцы западают в траве, и хоть ты дави его - не пикнет. Скорлупки еще на хвосте, однако, уже соображает. А она крылья по земле распустит, кряхтит, ровно ей невмочь, хромает и в сторону норовит, в сторону. Обманывает. Умница!

Родион проборматывал некоторые слова, совсем засыпал, и Пина тоже задремала. Сколько времени прошло, она не знала. Очнулась от озноба. Сверху накрапывало, и жидкие дымки с гари стелило в темноте на отмель. Пожару был конец бесповоротный, но мерцали еще на черной стене склона бесчисленные огоньки, скатывались редкие камни и шумели по горе нерезко, слитно с Учугой.

Пина разбудила друзей, чтоб они перебрались в палатку. Пришлось потревожить рабочих. Было тесно там и душно, а на тугое полотно будто горох швыряло горстями. Проснувшиеся рабочие разговаривали сквозь дрему:

- Никак, дождь?

- Я говорил - не миновать.

- Теперь застрянем тут. А ты, Саня, как раз поохотишься.

- Может, разгонит еще?

- Нет, застрянем, мужики, это уж я точно говорю...

Как вчера, Родион застегнул в темноте мешок Пины, а она схватила его руку и зарылась лицом в эту широкую жесткую ладонь. Он и уснул так, держа в ладони ее лицо. Она долго еще лежала с открытыми глазами и вдруг заплакала беззвучно, самокатной слезой. Потом начала целовать уголком губ его горькую, пахнущую пожаром руку, а Родион застонал во сне и тут же ее убрал.

Ночью тяжко прокатывало над горами, опаляло синим светом палатку, и чудилось, будто стоит она не в глубокой долине, а вознесена высоко, к самым молниям. Меж громов тут жили гулкие небесные шорохи и сыпал сухой дождь. Пина, просыпаясь в беспричинной тревоге, осторожно тянулась в темноту: тут ли Родион?

11

Старший следователь. А Передовая вам кто?

- Да как сказать...

Старший следователь. Говорите как есть.

- Я считаю, что жена.

Старший следователь. А она так не считает?

- Она предлагает расписаться.

Старший следователь. Сейчас? Когда вы под следствием?

- Ну.

Старший следователь. Ну и ну! Ладно, расскажите, как там, на Учуге, все вышло.

- Не буду.

Старший следователь. Как то есть не будете?

- А так. Я уже подписывался не раз.

Старший следователь. Все, что вы показали, верно?

- Да.

Старший следователь. И это правда, что из-за копалухи?

- Из-за нее.

Старший следователь. Но вы же знаете неписаный таежный закон: если люди в беде, они могут и заповедную дичь брать, в даже открывать охотничьи лабазы. Потом все это законно оформляется. Знаете вы об этом?

- Знаю. Но мы же еще не голодали! И зачем яйца с зародышами топтать? Да не в этом дело...

Старший следователь. А в чем дело?.. Почему молчите? Значит, не признаете себя виновным?

- Я его не трогал.

Старший следователь. И ваша версия - обрыв? А в бумагах фигурирует камень какой-то! Почему свидетели нагородили с три короба?

- Спрашивайте их.