Владимир Чивилихин - Над уровнем моря

Мы все опустили глаза и старались не смотреть на него. Встретишься взглядом - будешь брать обязательства первым. Я сидел и думал о том, что все это почти что комедия. Мне стало стыдно. Встал и сказал, что лично я отказываюсь брать обязательства.

- Как то есть- отказываетесь? - испугался предместкома. - Товарищи, что это такое?

- Каждый месяц мы их подписываем, - добавил я и сел.

- Значит, вы отрицаете необходимость соревнования за звание ударников коммунистического труда? - спросил меня через паузу предместкома, в голосе его слышалась угроза. - Встаньте, пожалуйста, вас плохо видно!

- Да, - я поднялся. - Отрицаю.

- С этим товарищем, товарищи, мы поговорим отдельно, а сейчас перейдем к следующему...

Кое-как я досидел до конца, на душе было муторно. После собрания ребята осудили меня, называли карасем-идеалистом, упрекали в том, что я подвел начальника нашего сектора, которого мы все уважаем за порядочность и скромность. И только Игорь Никифоров поддержал меня:

- Андрюшка, я с тобой согласен. От принятия этих обязательств ничего не изменится. Но ты понимаешь - цифра нужна. По цифре мы выглядим хуже других цехов...

- Вот ты и стал цифрой, - буркнул я. А через несколько дней меня пригласили в партком, к самому Дзюбе. Когда я вошел, секретарь разгреб в обе стороны лежащие перед ним бумаги.

- Бунтуете? - улыбнулся он. - Вот тут еще один борец объявился...

Он порылся в бумагах, нашел какую-то запись. Я обратил внимание, что руки у него большие, как у слесаря.

- Ага, вот! Крыленко. Погодите-ка! - Дзюба удивленно посмотрел на другую бумажку. - Так это вы и есть?

- Крыленко - это я.

- Ну, рассказывайте. - Секретарь строго взглянул на меня. - Как все это произошло на собрании? Что у вас за особое мнение?

Безо всякого разгона я начал говорить о том, что мы принимаем стандартные обязательства много раз в год и всегда к каким-то датам или событиям. А если б не было этих событий, как бы мы работали? И несмотря на всеобщие обязательства по новой машине, допущено немало отступлений от проекта.

- Это мелочи, - сказал секретарь. - Машина в основе получилась хорошая. И дело ведь не в том, чтобы в точности выполнить все записанное, а в том, чтобы стремиться к этому!

- Не согласен, - возразил я. - Кроме того, я не считаю правильным подходить с шаблоном к разным категориям людей. По-моему, нельзя устраивать соревнование за звание ударников среди инженеров. В цехе, у станков другое дело, а у нас это чистой воды формализм.

- А почему вы противопоставляете инженеров рабочим? Я замолчал, не зная, что сказать в ответ на эту ерунду.

- Вы же коммунист! - повысил тон Дзюба.

- Да, и этим все сказано! - крикнул и я. - И я прошу вас не преувеличивать, будто я кого-то кому-то противопоставляю. Давайте посмотрим реально, практически, как говорится, в масштабе один к одному. Вот я видел над кассой в кино красивую табличку под стеклом: "Ударник коммунистического труда". Объясните мне, что это значит? Если девушка в окошке быстро и вежливо продает билеты, при чем тут звание ударника коммунистического труда? Машина эти билеты может продавать быстрее и вежливее, но никто не вздумает ей присваивать какие-то звания.

- Вы опошляете...

- Нет, все мы совместно опошляем высокие слова и понятия!

- В окошке пока сидит человек, и вы забываете о моральном кодексе, протянул Дзюба.

- Но я не могу быть порядочным человеком по регламенту или обязательству! Понимаете, я коммунист. Как вам это объяснить? Это самое для меня святое и высокое звание...

- Нет, я вас очень хорошо понимаю, - сказал секретарь. - И, на мой взгляд, в ваших рассуждениях есть что-то верное. Я и сам иногда думал. Опошляем! Ленина, например, начали показывать по телевидению и в праздник и в будни. Чуть ли не каждый кружок самодеятельности считает своим долгом изобразить. Нетактично, понимаете, небережно... Хотя, конечно, это другой вопрос...

- Да нет, примерно один и тот же, - не согласился я.

- Ладно, вернемся к нашей теме, - встряхнулся Дзюба. - Повторяю, я сам тоже думал. С другой стороны вот пособие для партийных работников. Тут ясно рекомендуется развертывать соревнование за звание ударников коммунистического труда. И вы это зря вот так на собрании. Не стоило!

- Есть еще одно пособие для партийных работников, - сказал я. - Там тоже ясно сказано, что коммунист считает презренным делом скрывать свои взгляды и намерения. Или это пособие устарело?

- Нет, не устарело, - засмеялся секретарь. - Так каковы же ваши главные взгляды п намерения?

- Я работать хочу. С максимальной отдачей. И чтоб мне не мешали.

- А кто же вам мешает?

- В данный момент? У меня там работы уйма, а я сижу и разговариваю...

И тут я разошелся, стал рассказывать обо всем, что мучило меня в последние месяцы. Он терпеливо слушал, не перебивал, а когда я замолк, сказал, что у меня есть мысли и есть завихрения. Молодых, к сожалению, всегда заносит на поворотах. Во всяком случае, нельзя противопоставлять звание коммуниста званию ударника коммунистического труда, вредно отмежевываться от рабочих, считая себя окончательно сознательным, и совсем уж ошибочно думать, будто у нас есть штурмовщина в идеологической работе. Я не стал продолжатьспор, и разговор на том закончился, только Дзюба сказал, что еще раз встретится со мной.

А вскоре произошло одно событие, которое до сих пор не могу пережить. Стоит вспомнить, как меня начинает трясти. Это не удивительно - случай и вправду чрезвычайный. Интересно, как бы повел себя в подобной ситуации Симагин?..

...Перед обедом, у истоков Кынташа он извинился за то, что не дослушал вчера мою исповедь - надо было, мол, нажимать, не отвлекаться, но у нас еще найдется время потолковать. Мы уже спускались по ручью высокогорным лесом, когда стало ясно, что сегодня нам не добраться до места. Здорово болели плечи от лямок, и бинт на ноге опять свалялся. Вода шумела в каких-то крупных красных камнях меж кустов и криволесья. Железняк, что ли? Симагин поджидал нас у небольшого водопада. Сказал:

- Они внизу.

- Не успеем. - Я глянул в ущелье, где было уже почти темно.

- Надо.

- Не полезу я дальше, - простонал Жамин.

- Полезешь, - возразил Симагин. - Через час будем на месте.

- Не могу,

Не знаю, как выглядел я, но Жамин совсем сдал - тяжело лег на камень, опустил голову и плечи, руки его бессильно повисли. А у Коти лицо сделалось каким-то потерянным, совсем безвольным, и он ничего не говорил, со страхом вглядывался в ущелье. Мы все же пошли. Конечно, ходьбой это нельзя было назвать. Вот если б заснять на пленку наш подъем от Стана да прокрутить наоборот - это дало бы примерную картину спуска. Искали щели поуже, чтоб можно было спускаться в распор, подолгу нащупывали ногами опору. Иногда снизу доносился голос Симагина: