Лидия Чуковская - Открытые письма

Нет нужды? если так - не называйте свое выступление идейной борьбой! Это какая-то другая борьба, не идейная.

У "Литературной Газеты" своя забота: А.Солженицын должен отмежеваться от шумихи, поднятой вокруг его имени на Западе. Вот тогда-то он сделается наконец идейным писателем и может надеяться быть удостоенным упоминания рядом с самой Галиной Серебряковой. (А не отмежуется - пусть пеняет на себя.) Главное, от чего ему следует отмежеваться - это от шумихи, поднятой на Западе вокруг Письма IV Съезду Писателей. (А заодно хорошо бы и от идей письма.)

Когда я впервые прочитала это необыкновенное Письмо, мне представилось, что сама русская литература оглянулась на пройденный путь, обдумала, взвесила все, что ей довелось пережить, подсчитала утраты и потери - помянула гонимых - тех, кого загубили в тюрьме, и тех, кого загубили на воле, взвесила урон, нанесенный гонениями на писателей духовному богатству страны, и голосом Солженицына произнесла - довольно! больше так нельзя! будем жить по-другому!

"...позднее издание книг и "разрешение" имен не возмещает ни общественных, ни художест-венных потерь, которые несет наш народ от этих уродливых задержек, от угнетения художест-венного сознания. (В частности, были писатели 20-х годов - Пильняк, Платонов, Мандельштам, которые очень рано указывали и на зарождение культа личности, и на особые свойства Сталина, - однако их уничтожили и заглушили вместо того, чтобы к ним прислушаться.) Литература не может развиваться в категориях "пропустят - не пропустят", "об этом можно - об этом нельзя". Литература, которая не есть воздух современного ей общества, которая не смеет передать общест-ву свою боль и тревогу, в нужную пору предупредить о грозящих нравственных и социальных опасностях, не заслуживает даже названия литературы, а всего лишь - косметики".

"Я предлагаю съезду принять требование и добиться упразднения всякой явной или скры-той - цензуры над художественными произведениями, освободить издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист".

А.Солженицын сделал все возможное, чтобы голос русской литературы раздался на Съезде. Но несмотря на то, что десятки делегатов поддержали его и обратились в Президиум Съезда с требованием обсудить Письмо, - оно ни оглашено, ни обсуждено не было.

Трудненько, видно, бороться с идеями; гораздо легче замалчивать их и, замалчивая, порочить.

Голос литературы так и не прозвучал на писательском Съезде.

И это понятно. Их, проклятых, и в этом Письме слишком много: среди писателей одних лишь реабилитированных 600 человек (180 - посмертно!). Опровергнуть Письмо нельзя ничем - и факты и выводы неопровержимы; гораздо легче сообщить, как сообщила "Литературная Газета", что "западная пропаганда подняла вокруг письма разнузданную антисоветскую шумиху". Шумиха - шумихой, а в чем же дело в Письме? Почему оно не было ни напечатано, ни оглашено с трибуны? В чем его содержание? Почему шум шумихи заглушает для "Литературной Газеты" смысл самого Письма?

Единственное место, которое газета рискует изложить и на которое пытается ответить, это предложение А.Солженицына внести в Устав Союза Писателей пункт об обязанности Союза защищать неправо гонимых.

Как? Защищать? Своих членов? Союз?

В самом деле, развернем это предложение в жизнь, и мы сразу убедимся, что оно - фантастическое.

Например, дан сигнал травить Пастернака. Выступает т.Семичастный, большой знаток литературы, и публично, с трибуны, объявляет великого поэта свиньей. Да, да, попросту - свиньей - чавкающей или хрюкающей, не помню.

И тут Союз Писателей - слушайте! слушайте! - вместо того, чтобы, покрыв себя навеки позором, исключить Пастернака, вступается за своего собрата и спокойно, с достоинством объясняет на страницах своей газеты невеждам, кто такой Пастернак.

Или вот другой пример: Солженицын. Помечтаем! Вместо того, чтобы сообщить в той же статье, что архив, отобранный у него, отобран не в Рязани, а в Москве, и не на квартире у Солже-ницына, а на квартире у его друга - как будто это имеет какую-нибудь важность! - Союз и газета начинают борьбу за возвращение архива. Газета напоминает общественности, что архив писателя - его святая святых, что никто не смеет лезть туда руками, что довольно уже погибло драгоценных писательских архивов в таинственных недрах, что распространять, вопреки воле автора, выкраденную из его архива рукопись, от которой он давно и громогласно отказался - беззаконие и бесстыдство... Увы! Все это лишь в мечтах. А в действительности газета стала соучастницей похитителей: в той же статье пересказала содержание отвергнутой автором пьесы.

Второго такого случая я в нашей печати не знаю. Умышленно не давать представления читателю о повести и романе, за опубликование которых годами открыто борется автор, - и пересказать во всеуслышание пьесу, никогда ни для печати, ни для распространения не предназначавшуюся, хранившуюся в личном архиве... Это беспримерно. Не выкрасть ли у Солженицына (на этот раз уже из его квартиры в Рязани, а не из квартиры его друга в Москве) дневники или письмо к жене и не пересказать ли в "Литературной Газете"? Это было бы еще интереснее.

Несмотря на горестный и богатый опыт разнообразных писательских гибелей, газета отвергает необходимость внести в Устав Союза пункт об обязанности Союза защищать своих членов. "Такой пункт, - пишет газета, ставил бы Устав Союза Писателей над общегосударственными законами, обеспечивающими равную для всех советских граждан защиту от клеветы и несправедливости".

Да почему же непременно ставил бы над?Каждый местком каждого профсоюза имеет такие права - защищать своих членов, и это нисколько не ставит его над судом или прокуратурой, а лишь способствует общей борьбе с произволом и несправедливостью.

Но "Литературной Газете" столько же дела до справедливости, сколько и до литературы. У нее своя навязчивая идея: добиться, чтобы писатель А.Солженицын, а заодно и писатель В.Каверин, вступившийся за Солженицына, отмежевались от шумихи, поднятой на Западе вокруг их имен. Вокруг их писем: Солженицына - Съезду, Каверина - Федину. В письмах обоих писателей заключена неоспоримая правда, а правда, как известно, не превращается в кривду в зависимости от шумихи или от того, на какой именно волне она передана. Шуми или замалчивай, а правда останется сама собой. И не о шумихе должна думать в первую очередь газета, а о сущности дела: истинно ли то, что вызывает шум?

Я не спорю - это большое несчастье, большое унижение для нашего народа, для всех нас, получать собственное богатство из чужих рук. Но, чтобы избежать этого, есть одно-единственное средство: значительные произведения советской художественной литературы и советской общест-венной мысли надо печатать дома. И передавать по радиостанциям "Маяк" и "Юность". Тогда и читатель окажется духовно накормлен, и шумихи не будет, и заставлять писателей отрекаться и отмежевываться не станет нужды.