Анастасия Цветаева - Сказ о звонаре московском

Восьми лет неожиданно услышал я восхитительный колокол..."

-- Котик, -- сказала я, -- мне кажется, в деловую бумагу не надо много о таких случаях...

-- Ппостойте! -- возразил Котик смятенно, -- ппро эттот колокол я должжен сказзать... Я же лежжал в постели и был оззадачен своей музыкальной мыслью -- и вдруг -- вот читайте, я про это пишу...

Увидев взволнованность его, я не настаивала, а продолжала читать.

"...услышал я удар в колокол, который повторялся приблизительно каждые 25 секунд. Он доносился также со стороны Замоскворечья. Он овладел мною; особенность этого колокола заключалась в его величественнейшей силе, в его строгом рычании, параллельно с гулом. Надо прибавить, что рычание-то и придавало ему какую-то особую оригинальность, совершенно индивидуальную. Сперва, в самый первый момент, был я испуганно поражен колоколом, затем испуг быстро рассеялся, и тут открылась передо мной величественная красота, покорившая всего меня и вложившая в душу сияющую радость. До сей минуты запечатлелся этот звук во мне! Оказалось -- этот колокол был Симонова монастыря. Я начал часто ездить туда с няней, с родными, вскоре стал ходить туда один.

Одиннадцати лет был я на одной колокольне в Замоскворечье, было воскресенье, утро, время, когда в церквах служба, при ней и звон. Вдруг услышал я удар в колокол, который, очевидно, был очень недалеко. Он заставил меня глубоко задуматься: он будто что-то напомнил мне. Затем еще раз был этот удар, я оглянулся в сторону гула и увидал колокольню. Это была Троица в Вешняках, на Пятницкой.

Тринадцати лет, два года спустя, был я на Мароновской колокольне в вечернее время, тоже во время службы, и услышал я колокол. Казалось мне, что он над моей головой, ошеломило меня -- тоже рычание колокола, вложило в душу сильную радость. И казалось мне, радость эта -- вечна. Звук колокола доносился со стороны купола церкви, колокольня, на которой находился колокол, была загорожена куполом, и я не видел ее. Решил я искать колокольню, слез с Мароновской и тут же пошел по направлению доносившегося до меня колокольного гула. Проходя неподалеку и мимо многих колоколен, я уже как-то сам, по своему собственному соображению нашел эту колокольню, услышал этот самый звук, величественный, с сильным, строгим рычанием".

-- Котик, -- не выдержала я, -- мне кажется, рычание колокола...

-- Но это же именно так и есть, -- взмолился повелительно Котик, -этто никаким другим словом нельзя назвать!

-- Ну хорошо, -- согласилась я, -- но зачем же второй раз про это...

-- Я бы хотел всегда только говорить про это... -- как-то вдруг задумчиво и очень покорно сказал Котик, невидимо отплывая от моего непонимания, -- звук этот происходит из той тишины, откуда идет гром в грозу, это очень трудно объяснить...

Слушаю, думаю: "Вот так развивалось его постижение колокольного звона, раскрывалось и крепло его восприятие звука". Глава 6

Мы ехали на трамвае, где-то на Пятницкой, мимо старых особняков. Внезапно Котик рванулся вбок и, сияя от нежданной радости, закричал так, что на нас обернулись:

-- ...Смотрите! Типичный дом в стиле до 102 бемолей!

Он перегибался через заднюю загородку трамвайной площадки, провожая взглядом родной его слуху дом. И когда тот исчез, он, потирая руки, смеялся, наслаждаясь ему одному понятной гармонией. На нас смотрели с недоумением. Сознаюсь, мне было неловко.

Но и тени смущения не было видно в Котике. Или он не замечал людей? Нет, он не был оторван от среды. Отвлеченности в нем не чувствовалось ни капли. Он был вполне воплощен, умел и радоваться и сердиться. Мог и -- как уже о нем говорилось -- насмешничать. Что же давало ему броню, мне недоступную?

А он уже отвлекся в беседе.

-- Я забыл вам рассказать, -- говорил он, -- что вчера меня ппрове-ряли! (Он закивал головой, торопясь, опережая себя)... то есть они хотели уззнать, верно ли, что я слышу все ззвуки эти! Онни ммне сказали -так: "Этто нужно -- для ннауки!.. И вот вы (то есть я) доллжжж..." -- он запнулся, завяз в жужжанье этого "ж", и, как жук, попавший в патоку, шевелит лапками, так и он методично боролся с неспособностью одолеть слово. Но ни тогда и ни позже я не заметила у него ни раздражения на мешавшее ему заиканье, ни нервозности, мною встреченной у других заик. Он скорее отдавался чувству юмора этой схватки, иногда выходя из нее со смехом, и никогда не отступал, может быть, наученный логопедом упорствовать в достижении нужного звука. Нет, упорство это жило в нем самом! А может быть, крылось в каком-то веселом единоборстве? Или же в осознании комизма ситуации: ему не дается звук -- ему! -- столькими звуками владеющему, ему, их богатством одаренному превыше возможностей окружающих! И ему не дается какой-то один звук!

Жук в-ы-л-е-з из патоки!

-- "Ввы должжны нам помочь!" -- продолжал он. -- Их было несколько, а я -- один. Двое были в белых халатах, этто ббыла как-кая-то л-лаборатория. Я очень смеялся! Что же тут проверять, что я -- слышу! Ппо-моему, их интереснее проверять, почему они ничего не слышат! Один какой-то бемоль, один диез, только! И нна эттом они состроят свою му-ззыку, тем-перированную!

-- Котик, ну а как же они вас проверяли?

-- По-моему, они не меня проверяли, а этти свои приборы, потому что, -он очень оживился, но, как всегда не успевая догнать свою мысль речью, заспешил, мешая себе: -- Онни ппривели мменя в ттаккую выссокую ккомнату, там было много стеклянных вещей, и мметаллических тоже ммного, и поссаднли меня у ттакого стола, и чтопто нна мменя надели, потом снимали, плотом оппять ннадевали. И потомм они оччень криччали, спорили. Я нне знаю про ччто, я оччень смеялся. Я заббыл, что потом ббыло, я этто ужже рассказал Юлии Алексеевне, а ее папа ззаинтересовался и меня все расспрашивал.

-- Ну все-таки, что же они, Котик, проверили?

-- Онни ттак сказали: что скколько этти прибборы ммогли за мною поспеть, зза моим слухом -- ккакие-то ттам "коллебания". (Там еще что-то игграло, каккая-то -- ччепуха...) Онни запписали этто -- все что ппра-вильно слышу, и пприборы с эттими "колебаниями" ттоже! А поттом это все осстановилось -- и я слышал, а оони ужже не ммогли, поттому что онни -кончились! -- Котик засмеялся с детской ликующей непосредственностью, -- а я нне ккончился, и ттогда все закончилось, ппотому что онни уже нне могли провверять. Их "колебания" ккончились, а ммои -- а ммои ведь ттолько начались!

Он больше уже не рассказывал, он смеялся, так смеялся, что я, в испуге за его нервную систему, старалась прервать его, отвлечь -- и это мне наконец удалось.

Мы шли уже проходными дворами: вел -- он.

-- А мы верно идем? -- сказала я будто бы озабоченно, -- мы не заблудились? Ведь Юлечка нас ждет! И мы не опоздаем в ту церковь, где сегодня вы обещали звонить?

Среди музыкантов Москвы все ширился разговор о звонаре Сараджеве. Заинтересованные и восхищенные его сочинениями на колоколах (а многие -- и его игрой на рояле) говорили о том, что он еще молод, что еще можно ему учиться! Наличие гиперсинестезированного слуха позволяет ему создавать такие волшебные сочетания звуков! Этому нельзя дать заглохнуть, надо ему объяснить необходимость учения! Ну, пусть не в консерватории (он, может быть, без привычки к учебе уже не одолеет трудностей сопутствующих предметов -- да!). Он же может учиться у какого-нибудь из выдающихся музыкантов-композиторов -композиторскому искусству! Пусть он частным образом учится, заиканье этому не помешает! Это же долг всей музыкальной общественности -- заняться его судьбой, вмешаться, наконец, в его остановившееся на колокольной игре музыкальное развитие. В нем же гениальные способности!