Лев Толстой - Война и мир

– И в комнате-то никого не было, окромя поручика, да вас самих. Тут где-нибудь.

– Ну, ты, чертова кукла, поворачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на денщика. – Чтоб был кошелек, а то запорю!

Ростов, задыхаясь и обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.

– Ну, чертов сын. Я тебе говорю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, бессмысленно тряся за плечи денщика и толкая его об стену.

– Денисов, оставь его. Я сейчас приду, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.

– Ростов! Ростов! – закричал Денисов, так что жилы, как веревки, вздулись у него на шее и лбу. – Я тебе говорю, ты с ума сошел, я этого не позволю. – И Денисов схватил за руку Ростова. – Кошелек здесь, спущу шкуру со всех денщиков, и будет здесь.

– А я знаю, где кошелек, – отвечал Ростов дрожащим голосом. Они взглянули друг другу в глаза.

– А я тебе говорю, не делай этого, – закричал, надрываясь Денисов и бросаясь к юнкеру, чтобы удержать его, – я тебе говорю, черт их подери эти деньги! Это не может быть, я не допущу этого. Ну, пропали, черт с ними… – Но, несмотря на решительный смысл слов, мохнатое лицо ротмистра выражало теперь уже нерешительность и страх. Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.

– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом. – Кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…

Он не мог договорить и выбежал из комнаты.

– Ах, черт с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.

Он пришел на квартиру Телянина.

– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.

– Нет, ничего.

– Немного не застали, – сказал денщик.

Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб.

В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами.

Ростов приехал в трактир, у крыльца он увидал лошадь Телянина.

Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок с бутылкой.

– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.

– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило ему большого труда, и сел за соседний стол.

Оба молчали, в комнате никого не было, и слышались только звуки ножа о тарелку и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.

– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.

Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.

– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.

С бегающими глазами, но все с поднятыми бровями, Телянин подал кошелек.

– Это сувенир панночки одной… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.

Ростов взял в руки кошелек и посмотрел на него и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.

– Коли будем в Вене, все там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.

Ростов молчал.

– Что, вы покупаете лошадь у Денисова? Хорош конь, – продолжал Телянин. – Давайте же. – Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «Да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».

– Ну что, юноша? – сказал он, вздохнув, и из-под приподнятых бровей взглянул в глаза Ростова. Какой-то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, все в одно мгновение.

– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Вы вор! – прошептал он ему над ухом.

– Что?.. Что?.. Как вы смеете? Что?.. – Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость, и в то же мгновение ему стало так жалко несчастного, стоявшего перед ним человека, что слезы выступили ему на глаза.

– Здесь люди, Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату. – Объяснитесь, что с вами?

Когда они вошли в эту комнату, Телянин был бледен, сер, мал ростом и как будто после тяжелой болезни похудел.

– Вы нынче украли кошелек из-под подушки Денисова, – сказал Ростов с расстановкой. Телянин хотел что-то сказать. – Я это знаю, и я это докажу.

– Я…

Серое лицо, потерявшее всю миловидность, начало дрожать всеми мускулами, глаза бегали не по-старому, а уже где-то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.

– Граф!.. не губите… молодого человека… вот эти несчастные… деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!..

Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад.

– Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?

– Граф, – умилительно сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.

– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек. – Не дотрагивайтесь до меня, не дотрагивайтесь! – И Ростов выбежал из трактира, едва скрывая слезы.

Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.

– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово-красному, взволнованному Ростову, высокий штаб-ротмистр с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица. Штаб-ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты за дела чести и два раза выслуживался. Человек, не верящий в Бога, был бы менее странен в полку, чем человек, не уважающий штаб-ротмистра Кирстена.

– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день, и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он как полковой командир считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…

– Да вы постойте, батюшка, вы послушайте меня, – перебил штаб-ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл.