Наталья Давыдова - Любовь инженера Изотова

- Пришлю.

- А где я буду инструмент хранить? Я же к себе слесарей забираю.

Это была навязчивая идея Рыжова - создать собственную бригаду ремонтников, не зависеть ни от кого. Но пока что ему этого никто не разрешил.

- Нет же у тебя пока слесарей, - сказал Казаков.

- Вот что, дорогие начальники, вы своими высокими подписями приказы визируете, а потом сами эти приказы не выполняете. Так нельзя, дорогие товарищи, - запальчиво говорил Рыжов.

Кресс своими круглыми влажными глазами не отрываясь смотрел в разбойничью рожу начальника цеха и улыбался, приоткрыв рот. В Рыжове было все то, чего не хватало Крессу.

Постучав, вошел механик Митя, молодой парень в соломенной шляпе яично-желтого цвета, в клетчатой рубашке со свежими пятнами мазута. На заводе считалось особым шиком ходить таким перемазанным, в клетчатой рубашке и в соломенной шляпе.

- Я приказал собрать слесарей, - загудел Рыжов.

- Я дал указание, - ответил механик.

- Если бы вся соль была, чтоб дать указание... - сладко и грозно сказал Рыжов. - А почему у тебя рабочие бросили инструмент и ушли?

- Я не знаю, - ответил механик.

- А почему я знаю?

- Вы начальник, вам доложили.

- А тебе почему не доложили?

Молодой механик тряхнул чубом, налился краской и сказал:

- Вам легко говорить, а мы делаем.

- Я тебе прощаю твои дерзости, - величественно произнес Рыжов, - потому что ты еще мальчик, дитя природы. Сын степей.

- А вон слесаря идут, - радостно, желая выручить механика, сообщил Кресс. - Идут все как один.

Но Рыжову еще было мало, он продолжал:

- Я ведь твою работу знаю, я в твоей шкуре был. Ты с механиками, со слесарями сжился, ты для них Митя. Вот тебе и не доложили, вот ты и потерял бразды правления. Вот мы уже и рабочих собрать не можем, когда нам надо. Он тебе завтра насос остановит, а ты будешь ходить в своей шляпе.

Кресс сказал:

- Никто ничего не остановит, отпусти человека, работать надо.

- Вот я и говорю, надо выполнить тот объем, который я указал, а торжественного собрания для этого не надо.

И генеральским жестом Рыжов отпустил механика. Он очень любил такие спектакли.

В цехе заметили, что в присутствии Алексея начальник становится особенно буйным, показывает свой нрав.

Вот вошел тощий человек со свисающими на лоб волосами и сказал уныло:

- Дайте людей. Восемь человек.

- Идите жалуйтесь на меня директору, восемь человек я выделить не могу. Приказ, который вы мне сейчас начнете тыкать, писался год тому назад, - с каким-то адским весельем в голосе начал Рыжов.

- Если не восемь, дайте четыре, - сразу сбавил проситель.

- Что ж мы будем рядиться? Я не могу остановить производство.

- А другие цеха дали. Что они, хуже вас?

- Хуже. Ведь не директор писал этот приказ, а вы его готовили, он подписал. У меня в цехе семь музыкантов, один раз у трибуны прогудят, а мы им среднюю зарплату платим. А поставьте дело так, чтобы рабочие после работы оставались.

- Я простой инструктор, я не решаю.

- Вы соберете, а они у вас спят на лекции.

- Бывает, что спят.

- У нас еще очень много работы ради работы. Создают искусственные трудности, а потом думают, как их ликвидировать.

Алексей улыбнулся. Рыжов сидел с каменным лицом.

- Дайте хоть четыре человека.

- Доложите директору: Рыжов людей не дал.

На лице инструктора мелькнуло подобие улыбки; может быть, в душе он был согласен с Рыжовым, но вышел он со словами:

- И доложу.

Рыжов откинулся на стуле, искоса взглянул на Алексея, понимает ли товарищ Изотов, с кем имеет дело, нас голыми руками не возьмешь. Алексей понимал и без этих фокусов, что предстоит работа нелегкая. Ведь не уезжать теперь ему на другой завод оттого, что Рыжов, шельма, все шутит неискренне: "Мы наши мощности скрывать не собираемся". А на лице откровенно написано: "Гулял бы ты, милый человек, подальше".

- Вот, - обратился Рыжов к Алексею, - какой перевод государственных денег. А беременные и кормящие... - Рыжов повысил голос. - Когда вот так, с ножом к горлу, требуют от нас людей на всякую ерунду, лекции слушать, даем исключительно беременных и кормящих матерей. Я не виноват, если у меня сейчас беременных нет. А когда они есть, пожалуйста. Берите.

Рыжов старался разговаривать с Алексеем на отвлеченные темы. Из осторожности даже перестал ругать главного механика, которого вообще крыл без стеснения. И еще любил расспрашивать: "А как в Америке?"

Алексей уже несколько раз говорил Рыжову, что в Америке не был, но Рыжов не обращал на это внимания.

- Я тоже не был, ничего не значит. Но знаю, что там ремонтной службы нет совсем. Там фирма меняет оборудование. Но у нас надо сделать, как я говорю. Нам надо иметь своих ремонтников. Иначе мы задерживаемся на ремонте, мы садимся на зарплате, мы садимся на плане. И я не ставлю это в вину ремонтному цеху, их слесарь не заинтересован в досрочном ремонте, а наш будет заинтересован.

На столе у Рыжова лежали технические журналы, стояла колба с кипяченой водой, серебряный кубок-приз, ведомости, которые Рыжов подписывал с постоянным ворчанием.

- Назови его механиком - тысяча рублей, назови его мастером - тысяча триста. Вот и весь фокус. Штаты, штаты и штатная дисциплина. И все это еще ничего, все это я еще могу пережить, пока не вспомню Скамейкина.

Скамейкин был хитрый старик, грязный как дьявол, по специальности слесарь, но находившийся в цехе в должности завхоза.

Придя утром в цех и узнав у дежурного, как прошла ночь, как работали установки, Рыжов первым делом вызывал Скамейкина.

И начиналось.

- Почему сегодня, товарищ Скамейкин, автомашины простаивали? И шоферы спали в кабинах? Где вы были в девять часов, товарищ Скамейкин?

- В завкоме, - не моргнув голубым бесстыжим глазом, отвечал Скамейкин.

- Идите распорядитесь насчет машин.

Скамейкин, шаркая высокими сапогами, в которых он ходил и зимой и летом, удалялся.

Спустя некоторое время Рыжов высовывался из своего кабинета в коридор и кричал:

- Скамейкин!

Горемыка Скамейкин являлся.

- У вас, конечно, ума не хватит, что лопата должна быть с черенком. Где бы мне хоть раз в жизни найти завхоза, чтобы он лопаты с черенками имел, чтобы он деревья белил?

Скамейкин, опустив голову, печально смотрел на свои пыльные сапоги.

Рыжов собирался начать посадки, убрать немного территорию своего цеха, потому что на последней оперативке директор пообещал прийти проверить, покончил ли Рыжов с грязью вокруг крекингов.

Рыжов говорил, что "наводить марафет" не его дело, а обязанность дворового цеха, но директора слегка побаивался.

И вот он спрашивал теперь у Скамейкина с непередаваемым ехидством:

- Почему у тебя на пятидесятом году жизни лопаты отдельно, а черенки отдельно?

Скамейкин молчал.