Наталья Давыдова - Любовь инженера Изотова

Станет ли эта любовь счастьем? Или очень скоро придется раскаиваться в том, что так опрометью кинулась в эту любовь? Но это все будет потом. Стоит ли думать об этом сейчас?

Грустными глазами Клавдия Ивановна следила за Тасей, несколько раз вспоминала Тамару Борисовну Терехову: "А жена директора, и прекрасный же это человек!"

Однажды Тася по необходимости зашла в комнату Клавдии Ивановны. Надо было заплатить за номер. Клавдия Ивановна была помеле ванны, ее красное, распаренное лицо лоснилось, волосы закручены и повязаны вафельным полотенцем.

- Прямо сплю я беспощадно, - сказала она. - А сейчас мне сон такой наснился, что мы с Машей молоденькие, сидим в избе, и мама с нами, и ткем на маленьких станочках. И у нас с Машей плохо получается, а у мамы такая красота, какие-то человечки в шапках, и птицы, и цветы.

Раздался резкий звонок. Клавдия Ивановна бросилась открывать дверь. В кухню вбежала Мария Ивановна и повалилась на табуретку. Красные пятна горели у нее на лице, бледные губы были еще белее обычного, она задыхалась и не могла говорить.

- Что? - крикнула Клавдия Ивановна. - Говори, что?

- Дети, - простонала Мария Ивановна, - в деревне пожар...

- Что ты знаешь?

- Кажется, сгорел наш дом, - выговорила Мария Ивановна и стала раскачиваться на стуле, закрыв глаза.

- До деревни сорок километров, - сказала Клавдия Ивановна. - Где брать машину? Автобус уже не ходит.

- Я с вами поеду, я сейчас машину достану! - крикнула Тася и вызвала по телефону квартиру директора завода. К счастью, Терехов оказался дома и сам подошел к телефону.

- Говорит Таисия Ивановна, - назвалась Тася.

- Слушаю, - ответил родной низкий голос, и Тася почувствовала, что Андрей Николаевич взволнован. - Слушаю вас.

Она ничего не стала объяснять, попросила дать ей немедленно машину. Андрей Николаевич ответил, что машина сейчас будет.

- Только скажи, - шепотом проговорил он в трубку, - с тобой ничего не случилось?

- Со мной ничего.

Клавдия Ивановна уже стояла в прихожей.

- Спасибо вам, - сказала она Тасе. - Ну, поехали, - обернулась она к сестре.

- Можно еще попробовать в деревню позвонить, - тихо сказала Мария Ивановна и опять застонала. - О-ох-о-ох, горе, горе какое!

- Поедем быстро, - приказала Клавдия Ивановна. - Надо ехать, какие звонки еще!

- Я не поеду, я боюсь, я не поеду, я боюсь, - с лицом помешанной повторяла Мария Ивановна.

- Ну сиди здесь, бессовестная! - крикнула Клавдия Ивановна. - Какая ты мать после этого?

- Ой, ой, ой! - причитала Мария Ивановна и не двигалась с места.

- Но если дети живы и ты после этого не выгонишь своего квартиранта, ты после этого, ты...

- Никогда... никогда... я выгоню... деточки, - рыдала Мария Ивановна.

- Ну поедем, перестань, Маша, разве можно так, - попробовала успокоить сестру Клавдия Ивановна.

- Вы же мать, как вы можете?.. - стараясь сдерживаться, сказала Тася. Она стояла в плаще, волосы повязала розовой выгоревшей косынкой.

- Не могу, боюсь, - всхлипывала Мария Ивановна.

Беспомощная, не владеющая собой, жалкая, Мария Ивановна ничего не могла. Только плакать, вскрикивать и раскачиваться на стуле. Тася и Клавдия Ивановна ушли, а она осталась сидеть на стуле, бормоча:

- Выгоню его, выгоню... дети...

Машина еще не подошла.

- Ой, вы куда это собрались? - Люся в сопровождении высокого молодого человека шла мимо и увидела Клавдию Ивановну с Тасей. Люся сегодня навила кудри и выпустила их кольцами на лоб и на щеки, даже узнать ее было трудно.

Клавдия Ивановна ответила:

- В деревне пожар, а там дети, понимаешь.

- Ой, - тоненько сказала Люся и повернулась к своему спутнику. - Иди без меня в кино, а я с ними поеду.

Подъехала машина - крытый зеленый "газик". Женщины сели в машину.

- Я буду ждать, спать не лягу, я к тебе в парадное приду, - сказал Люсин знакомый и отдал Люсе свой пиджак с большими ватными плечами.

- А мы утром вернемся, не раньше, - это далеко. Иди-ка лучше в кино, сказала ему Люся. - За пиджак спасибо, конечно. Только один иди, на мои билет никого не води. Какому-нибудь мальчику отдай. Слышишь?..

Темная деревня спала, крайний дом, где жила мать Клавдии Ивановны, стоял "на месте, и приехавшие с трудом достучались, перебудили ребят, разбудили старуху.

Тревога оказалась ложной, у кого-то сгорел сарай. Проснувшиеся ребята сказали, что сарай горел быстро, хорошо - "р-раз - и нету", но бабушка прицыкнула на них.

- Сгорел сараюшек, а все одно страшно, - сказала старуха. - А ты чего переполошилась, доченька, ночью приехала, сполох такой?

При свете яркой лампочки Клавдия Ивановна разглядела, что племянники загорели, посвежели и глаза у них веселые, детские. Не то что в городе, там ей всегда казалось, что дети голодные и смотрят всепонимающе. Про мать они спросили только один раз, почему она не приехала.

- Мама дежурит, - ответила Клавдия Ивановна, зная, что дети гордятся, когда их мать дежурит.

Маленький старинный ткацкий станочек, который она недавно видела во сне, стоял в углу. На нем уже много лет никто не ткал.

На обратном пути Люся крепко спала на плече у Таси.

- С добрым утром, - сказала она, проснувшись, около своего-дома.

Войдя к себе, Клавдия Ивановна не удержалась и обняла сестру. Обе заплакали.

Потом Мария Ивановна уехала в поликлинику.

- Ты помнишь, Маша, что обещала? Теперь все по-другому будет? По-иному? - напомнила Клавдия Ивановна на прощание.

Мария Ивановна несколько раз кивнула и судорожно обняла сестру.

Тася посмотрела из окна и увидела, как, сгорбившись, мелкими шажками, семенила по улице Мария Ивановна и плечи ее вздрагивали.

Вечером Тася с Клавдией Ивановной пошли к ее сестре. Тася сама не понимала, зачем она идет.

В кухне за столом сидели квартирант без рубашки, в одной голубой майке, и раскрасневшаяся Мария Ивановна в шелковом платье. Перед ними стояли граненые стаканы, котлеты на сковороде и бутылка водки.

- Такая радость, выпей за такую радость, выпейте и вы, девушка, обратилась к вошедшим возбужденная Мария Ивановна. - А я думала, сгорел мамин дом, а это оказался простой сарай. Ха-ха-ха! А дети мои живы-здоровы и даже поправились, поздоровели. По такому случаю выпить надо. Вот он принес. Ты, Клаша, его не любишь, квартиранта моего. А он принес за детей моих выпить... И ты и вы, барышня... Да чего ж вы не присаживаетесь?

Клавдия Ивановна повернулась и, не сказав ни слова, вышла. На улице она говорила с Тасей о посторонних вещах, но глаза ее, круглые, всегда печальные глаза, были негодующими. Тася думала: "Вот настоящий человек, а та уже не человек. Душа распалась, и человек кончен".

- Если вы про сестру мою думаете, то не думайте нисколько, - сказала Клавдия Ивановна. - Она не стоит того, чтоб об ней думали, и я об ней больше уже думать кончаю. Потеряла она себя окончательно. Она мне не сестра. Мне Люся больше сестра.