Артур Самари - Мастер и Воланд

– Понятно, как и вся интеллигенция, он мечтает вернуться в прошлое. И надо сказать, что его пьеса «Дни Турбиных» именно об этом, она тянет людей в царское время. Я вот думаю, а не сослать ли его в Сибирь, на лесоповал, лет на десять, другим человеком вернется. Что скажешь?

– Говорят, он не из трусливых людей. Я один раз беседовал с ним, и у меня тоже создалось такое впечатление о нем, – соврал министр культуры, желая спасти талантливого писателя. – Да и сейчас, при его популярности, это нанесет большой вред Вашему авторитету. Интеллигенция совсем отвернется от Вас, даже часть рабочих. Посадив его, мы сделает его мучеником.

– Ты прав, я не могу допустить, чтоб у нас появился новый пророк, при всем том, что мы еще до конца не избавились от Иисуса и его церкви. Они мешают нам.

– Будет лучше, если Вы сделаете Булгакова и интеллигенцию, которая любит его пьесу, своими людьми.

– Такая мысль очень хорошая, но как это сделать?

– Чаще ходите на «Дни Турбиных», и люди поймут, что эта пьеса тоже нравится Вам, а значит, товарищ Сталин – на стороне интеллигенции.

– А ты умен! Очень хитрый ход, ты мне нравишься.

На лице министра возникла улыбка, на душе стало легко. И тогда Сталин отпустил его:

– Ладно, Иван Николаевич, иди спать, уже поздно, а я еще поработаю.

Луначарский направился к двери, и тут Сталин остановил его:

– Иван Николаевич, а почему ты не хлопочешь предо мной о своем брате? Разве он тебе не дорог?

– Смею ли я просить, ведь его признали Вашим врагом. Его с толку сбил Троцкий.

– Говорят, ему дали десять лет, я подумаю о том, чтоб ему скосили лет пять.

– Большое спасибо, Иосиф Виссарионович, век буду помнить Вашу доброту.

Министр не помнил, как очутился в коридоре, надел шляпу и готов был заплакать, ведь его брат Алексей перед законом был чист.

Когда вождь остался один, он стал расхаживать по кабинету, о чем-то думая. Затем взял трубку и закурил, выпуская изо рта густой дым. И вдруг его лицо засияло: ему в голову пришла удачная мысль. Он вышел в приемную и сказал секретарю:

– Ну, срочно ко мне пригласи нашего главного цензора. Сейчас, ночью, отправь к нему домой мою машину. А по телефону скажи ему, пусть не пугается, это не арест. Все они трусливые.

Спустя полчаса Фринов – главный цензор лет пятидесяти, лысый, в кителе, с волнением вошел в кабинет. Хозяин сидел в кресле с трубкой и указал на такое же кресло напротив.

– Благодарю, товарищ Сталин.

– К чему эти буржуазные словечки – «благодарю», надо проще, ведь мы простому народу служим.

– Спасибо, товарищ Сталин, Вы верно сказали, – присел тот на край кресла с ровной спиной.

– Как у тебя дела, как дома в семье, нужна ли моя помощь? Не стесняйся, говори. Мы, коммунисты, – простые люди.

С натянутой улыбкой благодарности Фринов заверил, что у него всё хорошо.

– В таком случае, у меня есть к тебе разговор. Итак, ты знаешь такого писателя – Булгакова?

– Да, товарищ Сталин, это автор «Дней Турбиных».

– Так вот, скажи своим главным редакторам, чтобы всячески ругали его в своих газетах. А я со своей стороны буду хвалить Булгакова.

Фринов сделал удивленное лицо и спросил:

– Я Вас не совсем понял, товарищ Сталин.

– И не надо понимать, делай свое дело – и все. И вот что, – сказал напоследок хозяин Кремля, – об этом разговоре – никому. Если завтра по Москве пойдут слухи, что я дал тебе указание ругать Булгакова, то окажешься в тюрьме. Да, вот еще что, пусть ругательные статьи пишет старая интеллигенция. Если кто откажется, то пусть им чекисты займутся.

– Всё ясно, будет исполнено, товарищ Сталин.

– А теперь иди домой, наверно, женушка заждалась тебя в постели, – и тихо засмеялся.

В тот год, пока шла пьеса «Дни Турбиных», Сталин одиннадцать раз посетил театр. И по Москве уже ползли слухи, что генсек поддерживает интеллигенцию, несмотря на то, что в газетах чиновники от культуры продолжают травить Булгакова, называя его «белогвардейцем», «скрытым врагом пролетария» и так далее. И создавалось мнение, что Сталин – единственный защитник культуры, а враги – это госчиновники из числа старой интеллигенции, которые тайно вредят народу. И тогда Сталин начал их сажать в тюрьму, в Сибирь и даже расстреливать, тем самым подняв свой авторитет в глазах народа.

ВАРЬЕТЕ

Прошло полгода. Теперь Булгаков работал в Большом театре – писал пьесы. Он был счастлив, как никогда. Конец его мучениям в коммуналке, он купил отдельную квартиру в доме, где в основном жила интеллигенция. У них часто собирались актеры, художники, поэты со своими женами. Однажды Анна Ахматова привела собой молодого поэта Осипа Мандельштама. Все сидели за круглым столом. После сытного ужина – Булгаков был рад, что может досыта угостить друзей – стали пить чай. Хозяин дома попросил Анну почитать свои стихи, и все зааплодировали. Едва она закончила, Михаил дал слово поэту Танаеву, но вдруг Мандельштам поднялся с места и стал читать свои стихи. Всех удивило столь странное поведение молодого поэта. Однако его стихи оказались умными и пришлись всем по душе. Все разом захлопали. И лишь тогда на серьезном лице поэта гости заметили легкую улыбку. Он был самоуверен, так как знал цену своим стихам.

– Я еще один прочитаю, – сказал Иосиф и стал вновь хмурым. – Как вам известно, друзья, два месяца назад арестовали двух пожилых литераторов – Эрдмана и Каблукова. Это в память о них, то есть в отместку тирану.

С первых же строк стихи потрясли, у всех по телу пробежал холодок.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

И слова, как пудовые гири, верны.

Тараканьи смеются глазища

И сияют его голенища.

А вокруг его сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей…

В эту минуту испуганный Михаил специально двинул чашку с блюдцем к краю стола, и она с шумом разбилась о пол. Все вздрогнули. Люси кинулась к мужу и подняла осколки, а муж громко сказал, словно ничего не произошло:

– Прошу, гости, угощайтесь конфетами.

И жена тоже поддержала мужа:

– Попробуйте вот это варенье, уверяю вас, всем понравится.

Так хозяин дома прервал чтение опасных стихов в своем доме. Среди гостей могли быть люди, которые сотрудничают с НКВД. Ахматова сразу поддержала хозяев дома и произнесла:

– А ну-ка, попробуем, – и взяла две конфеты, одну дала поэту. – Осип, и ты попробуй.

Однако обиженный поэт даже не взглянул на нее и продолжил стих:

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подковы кует за указом указ: