Варлам Шаламов - Артист лопаты

Другая школа считает, что всех оскорбителей, всех личных врагов надо держать поближе к себе, на глазах, лично проверяя действенность тех карательных мер, которые выдуманы начальником для удовлетворения собственного самолюбия, собственной жестокости. Киселев исповедовал принципы второй школы.

- Не смею настаивать,- сказал Кунин.- Я, по правде говоря, вовсе не для этого приехал. Вот тут акты, их довольно много,- Кунин расстегнул помятый брезентовый портфель.- Акты о побоях. Я еще не подписывал их. Я, знаете, держусь простого, что называется, "народного" взгляда на эти вещи. Мертвых не воскресишь, сломанных костей не склеишь. Да мертвых в этих актах и нет. Я так говорю о мертвых, для красного словца. Я не хочу вам плохого, Павел Дмитриевич, и мог бы смягчить кое-какие

врачебные заключения. Не уничтожить, а именно смягчить. Изложить то, что было,- помягче. Но, видя ваше нервное состояние, я, конечно, не хочу вас тревожить личной просьбой.

- Нет, нет, Сергей Михайлович,- сказал Киселев, придерживая за плечи вставшего с табурета Кунина.- Зачем же? А нельзя ли совсем порвать эти дурацкие акты? Ведь, честное слово, сгоряча. А потом, это такие негодяи. Любого доведут.

- Насчет того, что любого доведут эти негодяи,- у меня особое мнение, Павел Дмитриевич. А акты... Порвать их, конечно, нельзя, а смягчить можно.

- Так сделайте это!

- Я бы сделал охотно,- холодно сказал Кунин, глядя прямо в глаза Киселеву.- Но ведь я просил перевести одного зэкашку на Аркагалу - вот этого доходягу Андреева,- а вы и слушать не хотите. Засмеялись, и все...

Киселев помолчал.

- Сволочи вы все,- сказал он.- Пишите направление в больницу.

- Это сделает фельдшер вашего участка по вашему указанию,- сказал Кунин.

Этим же вечером с диагнозом "острый аппендицит" я был увезен на Аркагалу, в главную лагерную зону, и больше не видел Киселева. Но не прошло и полугода, как я услышал о нем.

В темных штреках шуршали газетой, смеялись. В газете было напечатано извещение о внезапной смерти Киселева. В сотый раз рассказывали подробности, захлебываясь от радости. Ночью в квартиру инженера через окно влез вор. Киселев был не трус, на кровати у него всегда висела заряженная охотничья двустволка. Услышав шорох, Киселев спрыгнул с кровати и, взведя курки, бросился в соседнюю комнату. Вор, услышав шаги хозяина, кинулся в окно и замешкался немного, вылезая из узкого окна.

Киселев ударил вора прикладом сзади, как в оборонительном рукопашном бою,- по всем правилам, как учили всех вольных во время войны - учили каким-то дедовским способам рукопашного боя. Двустволка выстрелила. Весь заряд влетел Киселеву в живот. Через два часа Киселев умер - хирурга ближе чем за сорок километров не было, а Сергею Михайловичу, как заключенному, не разрешили этой срочной операции.

День, когда на шахту пришло известие о смерти Киселева, был праздничным днем для заключенных. Даже, кажется, план был в этот день выполнен.

1965

Самая легкая работа в забойной бригаде на золоте - это работа траповщика, плотника, который наращивает трап, сшивает гвоздями доски, по которым катают тачки с "песками" к бутаре, к промывочному прибору. Деревянные "усики" доводятся до каждого забоя от центрального трапа. Все это сверху, с бутары, похоже на гигантскую сороконожку, расплющенную, высохшую и пригвожденную

навек к дну золотого разреза.

Работа траповщика - "кант" - легкая работа по сравнению с забойщиком или тачечником. В руках траповщика не бывает ни рукояток тачки, ни лопаты, ни лома, ни кайла. Топор и горсть гвоздей - вот его инструмент. Обычно на этой, необходимой, обязательной, важной работе траповщика бригадир чередует работяг, давая им хоть маленький отдых. Конечно, пальцы, намертво, навсегда обнявшие черенок лопаты или кайловище,- не разогнутся в один день легкой работы - на это нужно год или больше безделья. Но какая-то капля справедливости в этом чередовании легкого и тяжелого труда есть. Тут нет очередности, кто послабее - тот имеет лучший шанс проработать хоть день траповщиком. Для того, чтобы прибивать гвозди и подтесывать доски, ни столяром, ни плотником быть не надо. Люди с высшим образованием прекрасно с этой работой справлялись.

В нашей бригаде этот "кант" не чередовался. Место траповщика занимал в бригаде всегда один и тот же человек - Исай Рабинович, бывший управляющий Госстрахом Союза. Рабиновичу было шестьдесят восемь лет, но старик он был крепкий и надеялся выдержать десятилетний свой лагерный срок. В лагере убивает работа, поэтому всякий, кто хвалит лагерный труд,- подлец или дурак. Двадцатилетние, тридцатилетние умирали один за другим - для того их и привезли в эту спецзону,- а траповщик Рабинович жил. Были у него какие-то знакомства с лагерным начальством, какие-то таинственные связи,

ибо Рабинович то работал в хозчасти временно, то конторщиком,- Исай Рабинович понимал, что каждый день и каждый час, проведенный не в забое, обещает старику жизнь, спасение, тогда как забой - только гибель, смерть. В спецзону не надо бы завозить стариков пенсионного возраста. Анкетные данные Рабиновича привели его в спецзону, на смерть.

И тут Рабинович заупрямился, не захотел умирать.

И однажды нас заперли вместе, "изолировали" 1 мая, как делали каждый год.

- Я давно слежу за вами,-сказал Рабинович,- и мне было неожиданно приятно знать, что кто-то за мной следит, кто-то меня изучает - не из тех, кому это делать надлежит.- Я улыбнулся Рабиновичу кривой своей улыбкой, разрывающей раненые губы, раздирающей цинготные десны.- Вы, наверное, хороший человек. Вы никогда не говорите о женщинах грязно.

- Не следил, Исай Давыдович, за собой. А разве и здесь говорят о женщинах?

- Говорят, только вы не вмешиваетесь в этот разговор.

- Сказать вам правду, Исай Давыдович, я считаю женщин лучше мужчин. Я понимаю единство двуединого человека, муж и жена - одно и так далее. И все же материнство - труд. Женщины и работают лучше мужчин.

- Истинная правда,- сказал сосед Рабиновича - бухгалтер Безноженько.На всех ударниках, на всех субботниках лучше не вставай рядом с бабой замучает, загоняет. Ты - покурить, а она сердится.

- Да и это,- рассеянно сказал Рабинович.- Наверное, наверное.

- Вот Колыма. Очень много женщин приехали сюда за мужьями - ужасная судьба, ухаживания начальства, всех этих хамов, которые позаразились сифилисом. Вы знаете все это не хуже меня. И ни один мужчина не приехал за сосланной и осужденной женой.

- Управляющим Госстрахом я был очень недолго,- говорил Рабинович.- Но достаточно, чтоб "схватить десятку". Я много лет заведовал внешним активом Госстраха. Понимаете, в чем дело?

- Понимаю,- сказал я безрассудно, ибо я не понимал.