Леонид Андреев - Земля

Призвал Всеблагий ангела в белых одеждах и говорит ему:

— Преклони ухо твое к земле и послушай. И когда услышишь нечто, скажи.

Долго слушал ангел и отвечает:

— Слышу я как бы плач. Плачет земля. И слышал я как бы крик, вопли и стон, голоса детские. Страдает земля. И слышал я хохот глумливый, визги сладострастия и ворчание убийц. Грешит земля. И страшно тому, кто на земле живет.

Сказал Всеблагий:

— Многих из белого стада моего посылал я на землю, и доселе никто еще не вернулся. Жду я их напрасно и плачу от горести, а их все нет, а земля все стонет, и потускнели мои звездные ночи. Жалко мне тебя, но настал ныне твой черед: лети на землю, обернись человеком и, ходя меж людей, узнай, что им нужно. От болтунов бегай, но молчащих не оставляй, доколе не заговорят; и слова их храни бережно, как жемчуг. С веселыми детишками поиграй, но есть дети печальные, у которых личико мало и бледно, а глаза огромны и темпы; которые не смеются и не играют, не знают забав, свойственных их возрасту; которые печалью своей устрашают даже бога; и тем детям отдай твою любовь и милость ангельскую. А я буду ждать тебя с волнением, задержу потемнение звезд и свет их светом надежды моей умножу.

Принял ангел благословение и покорно низринулся на страшную и чуждую землю, сверкнув белыми одеждами. В ту ночь на земле была гроза и буря, и много людей погибло под развалинами домов, в морской пучине. И молнии сверкали…

Вот и вернулся ангел, сверкнул белыми одеждами и стал покорно в ожидании вопросов. Обрадовался Всеблагий и для торжества повелел возгореться многим новым кометам: пусть сияют полукружием. И еще то понравилось Всеблагому, что так белы и светлы одежды ангельские. С этого и начал он вопросы:

— Меня радует твой вид, воистину достойный неба; но скажи мне, миленький, — или на земле совсем нет грязи? На одеждах твоих я не вижу ни единого пятнышка.

Ангел ответил:

— Нет, отец, на земле очень много грязи, но я избегал прикосновения к ней и оттого и не запачкался.

Нахмурился Всеблагий и спрашивает с сомнением:

— Но неужели на земле перестали лить красную кровь? На твоих одеждах нет ни единого пятнышка, и белы они, как снег.

Ангел ответил:

— Нет, отец, льется на земле красная кровь, но я избегал соприкосновения с ней, и оттого я так чист. И так как нельзя, ходя меж людей, избежать грязи и крови ихней и не запачкать одежд, то на самую землю я не спускался, а летал на небольшой высоте, оттуда посылая улыбки, укор и благословения…

Сказал Всеблагий:

— Таким образом очень трудно узнать, что надо людям. Но, может быть, ты все-таки узнал?

Ангел ответил:

— Нет, отец. Главным образом я сам им рассказывал, как надо жить, чтобы не было страданий, слез и грязи; но плохо они слушают, отец, грязны они по-прежнему, как животные, и надо их всех истребить, по моему мнению.

— Ты так думаешь?

— Да, отец. И не то еще плохо, что сами они денно и нощно, бранясь и плача, наравне клянясь тобою и дьяволом, месят кровавую грязь, но то ужасно, возмутительно и недопустимо, что ангелов твоих, тобою посланных, чистых агнцев белого стада твоего, запятнали они до неузнаваемости, грязью забрызгали и кровью залили, приобщили к грехам своим и преступлениям.

— Ты их видел?

— Увы! — видел, отец. Но не поклонился и даже: сделал вид, что не узнал, ибо многие из них были даже не трезвы и вели буйные, соблазнительные речи, совершали неподходящие и даже зазорные поступки.

— Где же ты их видел, миленький?

— Даже сказать стыдно, отец. Видел я их в кабаках и тюрьмах, где питаются они из общего котла с ворами и убийцами; видел я их среди прелюбодеев, журналистов и всякого рода грешников. Что с одеждами их сталось, рассказать невозможно: не только утрачен ангельский фасон, но в клочья изорвана материя и цвет почти неразличим: стремясь к аккуратности, накладывают они латки других цветов, даже красные. Слыхал я стороною, что многие из них тоскуют о небе и будто бы даже имеют рассказать нечто, но в таком виде страшатся возвращения. Однажды ночью, при дороге, увидел я спящего бродягу; был он пьян и бредил, и узнал я в нем ренегата, одного из посланных тобой с доверием; и вот что я подслушал среди бессвязных и кощунственных выкликов его: «горько мне без неба, которого я лишен, но не хочу быть ангелом среди людей, не хочу белых одежд, не хочу крыльев!» Буквально так и говорил, отец: «не хочу крыльев!»

Так рассказывал ангел, расправляя белоснежные перышки, и ждал великой похвалы за свою чистоту и мудрую осторожность. А вместо того великим и страшным гневом разгневался отец и предал чистоплотного ненарушимому и вечному проклятию. Когда затихли громы слов его и молнии очей смягчили мало-помалу свой ужасающий блеск, перешел Всеблагий к тихой речи и сказал:

— Ступай отсюда и не возвращайся, пока духом и телом твоим не приобщишься к страдающему человеку. Пойми и запомни, миленький, что белая одежда обязательна для тех, кто никогда еще не покидал неба: но для тех, кто был на земле, такая вот чистенькая одежда, как у тебя, — срам и позор! Себя, я вижу, ты берег, и противен ты мне за это. Ступай поскорее, а то опять громы подступают к груди. И когда ты увидишь на земле тех, прежних посланцев моих, что боятся возвращения, скажи им кротко и милостиво, ибо от моего лица говорить будешь: «возвращайтесь на небо, не страшитесь, отец вас любит и ждет».

Горько и даже ядовито усмехнулся обиженный ангел, но сделал скромный вид и, потупив хитрые глаза, ответил:

— Я уж им говорил. Не хотят.

— Чего не хотят?

— Возвращаться на небо.

— Боятся? Скажи, что я им дам новые одежды.

— Нет. Не хотят. Они так говорят, отец: «Вот мы пойдем на небо и снова оденем белые одежды, а как же те, которые останутся? Если идти, так уж всем, а одни мы не пойдем».

Задумался Всеблагий и думал долго. Наконец сказал:

— Так вот какова земля. Вижу я бессилие моих ангелов и начинаю думать так: не пойти ли мне самому на землю?

Ангел сказал:

— Они все давно зовут тебя и ждут. Но прости за дерзость, отец: если ты сам пойдешь на землю, то ты и сам сюда не вернешься.

Воскликнул Всеблагий:

— Но как же тогда мое небо?! Оно станет пусто.

— Они говорят: тогда твое небо будет на земле, и ни им, ни тебе, ни людям страдающим не нужно будет иного неба. Так они говорят, и теперь я вижу, что они правы. Прощай, отец, навсегда!

С этими словами вновь низринулся ангел на землю и навеки потерялся среди слез ее и крови. И в тяжелой думе онемели небеса, пытливо смотря на маленькую и печальную землю — такую маленькую и такую страшную и непобедимую в своей печали. Тихо догорали праздничные кометы, и в красном слете их уже пустым и мертвым казался трон.