Валентин Катаев - Хуторок в степи

– Дались вам эти мешки! – вытирая слезы, сказала тетя.

– Да, да, именно мешки! – вызывающе повторил Василий Петрович.

Была уже ночь. Павлик спал, тяжело вздыхая во сне. Петя не спал и прислушивался к голосам из столовой. Он живо представил себе, как отец, почему-то без пальто и шапки, в одном сюртуке и старых ботинках, идет по знаменитой лестнице в порт и там начинает таскать тяжелые джутовые мешки с копрой. Картина получалась фальшивая, неправдоподобная. Петя сам не верил в ее возможность, но все же ему было так в эту минуту жаль отца, что он готов был заплакать, броситься к нему, прижаться и сказать: «Ничего, папочка, мужайся! Я тоже буду с тобой таскать мешки, мы не пропадем!»

Разумеется, грузить мешки Василий Петрович не пошел, и, хотя положение продолжало оставаться ужасным, даже трагическим, время текло своим чередом, и жизнь семейства Бачей с внешней стороны ни в чем не изменилась, кроме того, что Василий Петрович теперь большую часть времени сидел дома и старался никуда не выходить.

Нищета подкрадывалась так незаметно, что в семействе Бачей даже наступило некоторое успокоение. Что же касается общества, то есть друзей, знакомых и соседей, то на этот раз история с Файгом прошла как-то незаметно – вернее, молчаливо составилось общее мнение: если Василий Петрович дважды в течение года поссорился с разным начальством, значит, он человек вообще неуживчивый, вздорный и пускай пеняет сам на себя.

Равнодушие общества к судьбе Василия Петровича было тем более понятно, что как раз в это время в Киеве произошло убийство Столыпина, всколыхнувшее всю Российскую империю. В одних оно вселило ужас, в других возбудило какие-то смутные, весьма неопределенные надежды. В течение месяца все только и говорили что о «выстреле Багрова» и были уверены, что в воздухе снова запахло «революцией», хотя и знали, что Столыпина застрелил свой же охранник и вряд ли это имеет какое-нибудь отношение к революции.

– Все-таки, Василий Петрович, что-то надо предпринимать, – сказала однажды тетя решительно. – Дальше так продолжаться не может.

– Что же вы предлагаете? – устало сказал Василий Петрович.

– У меня есть один план, только не знаю, как вы на него посмотрите. Дело в том, что возле дачи Ковалевского есть небольшой прелестный хуторок… – вкрадчиво начала тетя.

– Ни за что! – решительно крикнул Василий Петрович.

– Подождите, – мягко продолжала тетя. – Вы мне даже не даете договорить.

– Ни за что! – еще более решительно отрезал отец.

– Но позвольте…

– Ах, боже мой, – раздраженно поморщился Василий Петрович, – я знаю все, что вы мне скажете!

– Нет, вы не знаете.

– Знаю. Но это все чепуха на постном масле. А вы просто фантазерка. И не будем больше об этом говорить. Наконец, где мы возьмем деньги? – прибавил Василий Петрович уже не так решительно.

– Денег почти не надо. Может быть, самую малость.

– Ни за что! – отрезал Василий Петрович.

– Но почему же?

– Потому что я принципиально не признаю собственности на землю, и вы меня никогда не заставите быть собственником. Земля принадлежит богу. Да, богу и народу, который ее обрабатывает. И я не желаю. Вот вам весь мой сказ! И вообще все это одни беспочвенные фантазии.

Тетя терпеливо подождала, пока Василий Петрович выговорится, а потом кротко сказала:

– Я вас выслушала, а теперь выслушайте меня. В конце концов это неучтиво – перебивать человека на полуслове.

– Сделайте одолжение, говорите все, что вам угодно, а собственником я никогда не буду и не желаю. И вот весь мой сказ!

– Во-первых, собственником быть необязательно. Мадам Васютинская согласна отдать хуторок в аренду. Во-вторых, мы ей можем сначала заплатить не более того, что мы вообще платим в городе за квартиру, а остальные деньги будем вносить по мере реализации урожая.

Услышав эти столь дикие в устах тети слова – «по мере реализации урожая», Василий Петрович снова вскипел:

– Ах, вот как! Что ж это, позвольте вас спросить, за реализация и что это за урожай такой?

– Вишни, черешни, груши, яблоки, виноград, – сказала тетя.

– Так это что же… значит, вы предлагаете мне торговать фруктами?

– Почему бы и нет?

– Ну, знаете… – не находя слов, сказал Василий Петрович и развел руками.

– Мы можем получить большую выгоду, и дела наши сразу поправятся, – не обращая внимания на нетерпеливые жесты Василия Петровича, сказала тетя.

– Так почему же в таком случае, черт возьми, эта ваша мадам Васютинская не желает пользоваться сама всеми этими выгодами?

– Потому что она старая, одинокая дама, и она уезжает за границу.

Василий Петрович фыркнул:

– Старая, одинокая дама-бездельница уезжает за границу и хочет повесить нам на шею все свои заботы, не так ли?

– Как вам угодно, – сухо сказала тетя, не отвечая на последний вопрос. – Я думала, что вам понравится моя идея нанять прелестный хуторок недалеко от города, в степи, рядом с морем, обрабатывать землю и, так сказать, кормиться своими руками и быть, по крайней мере, независимыми. Это вполне в вашем духе. Но если вы не хотите…

– Не хочу! – упрямо сказал Василий Петрович, и тетя прекратила дальнейший разговор.

Она достаточно хорошо изучила характер своего бофрера, для того чтобы не понять, что на сегодня хватит. Пусть он придет в себя и немножко подумает один.

– Все-таки вы большая фантазерка, – сказал через несколько дней Василий Петрович. – Я заметил, что вас всегда увлекают ложные идеи: сдавать внаем комнаты, отпускать дешевые домашние обеды и… и так далее. И всегда из этого ничего не получается.

– А теперь получится, – спокойно сказала тетя.

– Все это фантазии, – сказал Василий Петрович.

Тетя не отвечала, и разговор сам собой прекратился.

Прошло еще несколько дней, и Василий Петрович сказал:

– Наивно думать, что у нас хватит физических сил, чтобы поднять такое хозяйство.

– Хозяйство совсем не большое, – сказала тетя, – всего пять десятин, и прибавила с тонкой улыбкой: – Во всяком случае, я думаю, это нисколько не труднее, чем таскать в порту мешки.

– Не остроумно, – сказал Василий Петрович, слегка краснея.

Разговор опять прекратился, но теперь тетя наверное уже знала, что Василий Петрович скоро сдастся. Она не ошиблась.

Тетина идея постепенно и незаметно овладела воображением Василия Петровича. В конце концов идея была вовсе не так наивна, в ней было много здравого смысла. Больше того: она втайне очень нравилась Василию Петровичу, так как отвечала его взглядам на жизнь, постепенно сложившимся за последнее время, особенно после Швейцарии. Эти взгляды были весьма неопределенные, туманные: странная смесь Жан-Жака Руссо и народничества, хождения в народ и натурального воспитания. Он представлял себе какую-то чистую, патриархальную жизнь на лоне природы, независимую от государства. Маленький, цветущий клочок земли, возделанный собственными руками семьи, без применения наемного труда. Нечто швейцарское, кантональное…